Форум » Читальный зал » опера 226 сезон » Ответить

опера 226 сезон

Карина: опера 226 сезон

Ответов - 10

Карина: источник Анна Нетребко подала голос за Доницетти // "Лючия ди Ламмермур" в Мариинском театре В Мариинском театре прошла премьера оперы Гаэтано Доницетти "Лючия ди Ламмермур". Годичной давности спектакль Джона Дойла, приобретенный у Шотландской национальной оперы, по мнению ВЛАДИМИРА РАННЕВА, стал режиссерским разочарованием. Впрочем, разочарование сгладила Анна Нетребко, выступившая в главной роли. Зачем идут на "Лючию"? За дивной красоты музыкой и за таким же театром. Глупо мудрствовать в этой неприхотливой истории, в которой банальная рифма "любовь-кровь" распухает на три часа действия. После премьеры 1835 года этот полный мелодических прелестей труд Доницетти сразу стал ходовым оперным опусом, и теперь всякий уважаемый театр стремится обзавестись своей "Лючией" как музыкальной haute couture текущего репертуара. Есть таковой и у Мариинки, постановка 2000 года, впрочем, успевшая за восемь лет устареть до такой степени, что Валерию Гергиеву пришлось обращаться за ней на сторону. А обращаться надо было, ведь именно с партией Лючии на оперную сцену возвращается после рождения сына главная звезда Мариинки (и не только) Анна Нетребко. Шотландская критика в один голос назвала спектакль Джона Дойла "музыкальным". Но после его просмотра создается впечатление, что логика этой оценки такова: поменьше театра -- побольше музыки. Если следовать этой логике дальше, то для большей музыкальности можно было бы обойтись концертным исполнением. И, сказать по правде, это было бы куда более живое зрелище, чем работа господина Дойла. Дело даже не в скудости сценографии Лиз Эшкрофт, а в отсутствии у режиссера каких бы то ни было идей. Минимализм, статичность и прочие разгадки "продвинутой" скудости здесь ни при чем. Речь идет о том качестве постановки, которое не оправдать никакой ее "музыкальностью", -- смертельной скуке. На сцене все время одна и та же унылая картина -- несколько ступеней, проемы в стене. Никакого намека на стиль и функцию этого интерьера. Все серое. Хор и солисты выходят, занимают свои места, поют, уходят. Иногда нехотя берутся за руки, поворачивают друг к другу головы, меняются местами -- кто-то из левого угла переходит в правый, кто-то тащится обратно. И опять стоят, как перед комиссией на экзамене по вокалу. Опытный композитор предусмотрительно насочинял всяких отбивок к ариям и ансамблям -- оркестровых вступлений и заключений. Заботясь о режиссере, он оставил ему воздуха для действия. Но Гаэтано Доницетти не мог предположить, что для Джона Дойла такая услуга станет медвежьей. Ведь режиссер никак не может придумать, чем могли бы заняться на сцене его герои, когда они не поют. Лишь в дуэте Лючии с братом Генри (Алексей Марков) и в сцене безумия в финале господин Дойл припас для Анны Нетребко нафталиновый гимнастический этюд: она вдруг ложится на пол и поет в потолок, следя за дирижерской палочкой по монитору, подвешенному под крышей. И совсем анекдотичным эпизодом стала несостоявшаяся потасовка Генри и Эдгара (Сергей Скороходов), застывших со скрещенными саблями друг против друга, как в игре "морская фигура на месте замри", и ожидающих, пока преподобный Раймонд (Илья Банник) не закончит со своим речитативом. Несмотря на очень разболтанную оркестровую игру под руководством дирижера Кери-Линн Уилсон, музыкальная часть все же вполне оправдала вечер, проведенный в театре. Все солисты сработали убедительно, а неожиданностью стал блестящий, легкий и выразительный вокал Сергея Скороходова. Главным же сюрпризом стала Лючия госпожи Нетребко. Неважно, связаны ли изменения в ее вокале с восстановлением организма, или она на сей раз решила "петь по-другому", но изменения эти были очевидны для всех в зале. Анна Нетребко изъяла блеск с верхнего регистра, ослабила форсирование голоса и придала ему большую теплоту, можно даже сказать, какую-то южнорусскую, с бархатинкой. Может быть, она придумала такой вокал именно для партии несчастной Лючии ди Ламмермур, а может, будет теперь все петь таким же образом. Но, в любом случае, теплый тембр в сочетании с безупречной подвижной техникой стоит дороже всякого блеска.

Карина: источник Попасть на Нетребко Корреспондент "Выходного" о премьере "Лючии Ди Ламмермур" в Мариинке и кризисе оперы, как музыкального жанра. После полугодового отсутствия на сцене, вызванного рождением ребенка (о любом факте частной жизни суперзвезд оповещен мир), Анна Нетребко спела заглавную партию в премьерном представлении оперы Доницетти "Лючия ди Ламмермур" в Мариинском театре, в очередной раз заставив задуматься о перепутье, на котором оказались опера и, шире, академическая музыка в целом. В последние два десятилетия прошлого века опера двинулась навстречу широким народным массам. То бишь стала попсеть. При этом и артисты, и импресарио уверяли, что ими движет вовсе не жажда наживы, — просто если "классику" не продвигать, не рекламировать, не привносить в нее приемы шоу-бизнеса, она вымрет за отсутствием публики. Анна Нетребко — безусловно, превосходный продукт этих маркетинговых технологий. Поскольку ее профессиональные труды — лишь часть социокультурного явления, каковое представляет собой всякая настоящая звезда. Люди делятся на тех, кто попал "на Нетребко", и остальных, которым, разумеется, не положено задавать вопрос "ну как?", потому что счастливым следует быть по факту попадания. Ежели все-таки задаться этим дурацким вопросом… На мариинскую сцену перенесли позапрошлогодний спектакль Шотландской оперы. Некто Джон Дойл расставил на лестницах (художник Лиз Эшкрофт) хор и солистов так, чтобы они не перекрывали друг друга, тем его режиссерские усилия и ограничились. Что правильно: имелось в виду отнюдь не оригинальное прочтение произведения, но создание антуража для звезды. Он создан: солистка ярко подсвечена во всех привычных мизансценах (особенно в коронной сцене сумасшествия III акта, где ее неизменные жесты, кружения, пробежки и т. д. отшлифованы до блеска). Просвещенные зрители обнаружили в ее вокале прежнюю прекрасную кантилену, отличную филировку звука, явные погрешности в виртуозных колоратурных украшениях, которыми славна и трудна эта партия, и, в целом, некоторую то ли экономность в дозировании душевных сил, то ли попросту пустоватость. Остальные упивались лицезрением кумира — да и странно не быть счастливым, купив билет за 18 тысяч. Вот и перепутье. С одной стороны размываются критерии: все, что делает звезда, прекрасно уже потому, что это делает она. С другой — благодаря звездам люди, далекие от академического искусства, готовы платить за него деньги. Без которых оно, оставшись уделом одних лишь знатоков и ценителей, не выживет. Но, как бы то ни было, лично А. Ю. Нетребко можно быть благодарным: она, в отличие от изрядного количества коллег, все-таки пока остается строго в рамках требований этого искусства. Дмитрий Циликин

Карина: источник Нетребко вышла из декрета Премьера «Лючии ди Ламмермур» стала репетицией для Анны Нетребко, первым успехом для Сергея Скороходова и заурядным фастфудом для Мариинки * Екатерина Бирюкова * 15/01/2009 Премьера «Лючии ди Ламмермур» стала репетицией для Анны Нетребко, первым успехом для Сергея Скороходова и заурядным фастфудом для Мариинки Премьера «Лючии ди Ламмермур» появилась в планах Мариинского театра довольно внезапно. Впрочем, совсем настоящей премьерой ее не назовешь. Спектакль, заменивший предыдущую мариинскую постановку оперы Доницетти, — не оригинальная продукция и даже не копродукция. Он куплен в Шотландской опере. Очевидно, наиболее привлекательным свойством «Лючии» оказался лаконизм сценографии (Лиз Эшкрофт) и режиссуры (Джон Дойл), годящийся для такой ситуации, когда можно обойтись и фастфудом. Рассказать о спектакле особо нечего. Главные герои ходят и падают в смертельных муках в соответствии со своими сценическими навыками. Единственная отличительная черта женской половины массовки — распущенные волосы до попы, в то время как мужчины всегда появляются с одинаково корявыми бутафорскими дубинами в руках. Больше всего внимания поначалу привлекает исполнитель эпизодической роли начальника дворцовой стражи. Режиссер практически не отпускает со сцены эту интригующую фигуру — эдакого вечно прилипшего к колонне шпика. Постепенно к его присутствию привыкаешь, тем более что ничего нового с ним уже не происходит. Собственно, ничего нового от этого спектакля и не нужно ждать. Ведь его появление — это символ возвращения. Возвращения на сцену Анны Нетребко, родившей в сентябре сына. Главное, общемирового уровня возвращение должно скоро произойти в нью-йоркской Метрополитен. А пока было устроено домашнее. С одной стороны, дополнительный инфоповод для массмедиа, с другой — возможность порепетировать. Правда, репетиция оказалась недешева для посетителей. В то время как самые дорогие билеты в Мет стоят 375 долларов, в Мариинку — раза в полтора больше. При этом нельзя сказать, что фастфудный спектакль отличался невероятным музыкальным качеством. Вопреки ожиданиям, мариинский шеф Валерий Гергиев в этот ответственный для своей воспитанницы момент не появился. Он на гастролях в Испании, причем вместе со своим лучшим оркестровым составом. То есть на премьере «Лючии» в яме сидели совсем не те оркестранты, которые обеспечивают знаменитое мариинское звучание, а второй состав. Им руководила хрупкая и совершенно не убедительная Кери-Линн Уилсон. Коротко говоря, до появления на сцене виновницы всего происходящего — округлившейся Нетребко, одетой в роскошные балахонные одежды, — спектакль производил впечатление какого-то недоразумения. Аккорды в оркестре звучали враскосец, реплики певцов были ни к чему не прилажены, все разваливалось. Бельканто, к которому принадлежит творчество Доницетти, — это только на первый взгляд «ум-ца-ца». На самом деле там надо постоянно ловить певцов, как танцор ловит свою партнершу. И падений в этом спектакле было предостаточно. Жизнерадостная Анна Нетребко в роли романтической страдалицы Лючии, партия которой давно и хорошо отработана певицей, конечно, сглаживала ситуацию. С выходом Нетребко обнаружилась, наконец, какая-то музыкальная воля. Да и попросту музыка — вместо утлой надежды свести концы с концами. В пении Нетребко были выразительность, точность и осторожность в обращении с верхними нотами. Сокрушительного блеска, какого ждут от примадонны, и густого, насыщенного тембра, который появился у певицы в последнее время, не было. Кульминационная сцена сумасшествия не закончилась стоячей овацией зала, рыданьями, эйфорией или чем-то еще, что могло бы войти в историю. Нет, все прошло спокойно. Репетиция — на то она и репетиция. Однако, как известно, опера Доницетти, вопреки правилам, не заканчивается сразу после смерти главной героини. Между финальной нотой Лючии и выходом на поклон еще уйма времени. И в данном случае оно прошло не попусту. Потому что именно благодаря этой постановке в труппе Мариинки обнаружился новый отличный тенор Сергей Скороходов, который исполнил партию Эдгара, возлюбленного Лючии. Это первая большая роль Скороходова — к ней очень подошел и его красивый, легкий голос, и его импозантное умение петь о романтических страданиях, засунув руку в карман. К тому же для Скороходова это была никакая не репетиция, а самая что ни на есть премьера, которую он пел с полной отдачей. Так что счеты с жизнью — в финальной сцене перед поклонами — герой Скороходова сводил едва ли не эффектнее, чем та, ради которой вся эта история и была затеяна.


Карина: источник Тренд синицы Анна Нетребко спела в «Лючии ди Ламмермур» Жизнь артиста -- на сцене. Предполагается, что настоящая жизнь настоящего артиста -- только там. На двери, ведущей за кулисы, значится максима: «Посторонним вход воспрещен!» Но когда артист становится звездой, по законам шоу-бизнеса всякие границы между сценой и закулисьем устраняются, и весь мир в курсе, кому звезда заехала в глаз, где лечится от алкоголизма и сколько продлился ее очередной наркотический трип. К великому счастью, причина отсутствия на сцене Анны Нетребко была прямо противоположной, вызывающей уважение и радость: весь мир был оповещен, что оперная дива ждет ребенка. По благополучном окончании этого ожидания звезда выбрала для своего возвращения к публике родной Мариинский театр и оперу Доницетти «Лючия ди Ламмермур», очередная постановка которой с участием Нетребко предполагалась здесь еще до ее беременности. Как всегда в такого рода событиях, артистические, художественные кондиции случившейся премьеры -- дело десятое. К тому же и премьера это относительная: на мариинскую сцену перенесли спектакль Шотландской национальной оперы, поставленный в 2007 году Джоном Дойлом. Г-н Дойл может считаться режиссером в том архаичном значении этого слова, когда режиссеры в опере еще не стали значить себя авторами спектакля. В старом театре был такой человек, который указывал, кому откуда выходить и в какую кулису эвакуироваться, где стоять, чтобы и дирижера видеть, и смотреться повыигрышнее. Этим функция означенного Дойла исчерпалась. Разве что начальник стражи Норман подслушивает, спрятавшись за одну из двух прямоугольных колонн (которыми вместе со ступенчатыми помостами в свою очередь исчерпывается сценография Лиз Эшкрофт), что порой создает непреднамеренный комический эффект: например, Лючия в сцене в саду, спеша навстречу возлюбленному Эдгардо, проходит в полуметре от Нормана, его не видя. То ли тут такая уж совсем условность, предполагающая, что шпиона скрывает какой-нибудь невидимый зрителю куст, то ли артистка просто не знала, что Норман там прячется такое возможно: партия у Анны Нетребко давно отточена на разных подмостках, и она перенесла в нынешний спектакль многие накатанные мизансцены и жесты. Прежде артисты гастролировали со своим гардеробом, нынче они тем же манером вставляют готовую роль (особенно коронную) в любую постановку. К примеру, в позапрошлом году в Мариинском театре так поступила Мария Гулегина в «Тоске» («что мы, типа, Vissi d'arte не знаем как петь?»), так же сейчас провела знаменитейшую арию Il dolce suono в хрестоматийной сцене сумасшествия третьего акта Нетребко. Новостью стал разве что длинный кудрявый белокурый парик, который очевидно нейдет к размашистой кубанской красоте ее лица типичной брюнетки. Зато в сценической манере актрисы (в отличие, кстати, от Гулегиной, знойной уроженки Одессы) размашистости, к счастью, нет -- она по-европейски корректна и отделана. Не более того, хоть и не менее. Раз уж в ослепительной карьере Анны Нетребко случилась пауза (по чудесной причине), это, как всякая остановка в пути, повод малость задуматься. Поет она по-прежнему хорошо. Труженица, доработалась до настоящего большого мастерства (особенно оно восхищает в чудесных pianissimo). Не слишком красивые ноты и шероховатости в колоратурных пассажах случаются у всех. Тембр -- вообще дело вкуса, и если голос Нетребко свел с ума города и страны (прежде всего Австрию), а я тут стыдливо остаюсь в меньшинстве, тем хуже для меня. В конце концов знавал людей, которых до трепета и содрогания доводил голос Ирины Архиповой, как других -- голос Каллас, организму не прикажешь. Дело, думается, в другом. Нельзя сказать, что всесветный успех Анны Нетребко вовсе нехудожественной природы, ни в коем случае. Но художественной составляющей в нем все же меньше, чем прочих, относящихся к области маркетинга, public relations и прочих стратегий этого рода, без которых нынче артисту, в какой бы сфере искусства он ни работал, шагу не ступить. Нетребко -- прирожденная субретка, она гораздо больше Мюзетта, чем Мими в «Богеме», Сюзанна -- чем графиня в «Свадьбе Фигаро», ей ближе победительная Любаша (хоть та и написана для другого голоса), чем страдательная Марфа в «Царской невесте». Не мне знать, почему она берется за партии, где требуется искренность и высокий драматизм, -- влекут ли они ее сами по себе, или просто в таких партиях всегда успех больше, или заказывают. Могу лишь констатировать, что подлинной проникновенности певица пока (с моей, разумеется, ни для кого не обязательной точки зрения) не достигла. Как некогда она не столько была Наташей Ростовой, сколько изображала школьное сочинение «Образ Наташи Ростовой», так и сейчас трагическая, любящая до безумия в буквальном смысле слова Лючия отлита в предсказуемые евростандартные формы, так, что ни на минуту не забыть: мы в театре респектабельно проводим время в компании celebrity под очень красивую музыку Гаэтано Доницетти. Четыре года назад Анна Нетребко в интервью мне сказала: «Каждое мое выступление сейчас судят с пристрастием, и стоит один раз спеть плохо, все может полететь вниз еще быстрее, чем росло вверх». Слова эти вспомнились нынче, когда она пела в первый раз после большого перерыва, но точно не как в последний раз. Он и не последний: впереди «Лючия» в Metropolitan. Анна Нетребко попала в ситуацию, неизбежную для любого очень знаменитого исполнителя: с одной стороны, имя работает на него, и большая часть публики будет счастлива самой возможностью зреть звезду живьем. С другой -- всякое ее явление (особенно обставленное пикантными обстоятельствами, как сейчас) вызывает такой ажиотаж средств массовой информации, доходящий до истерии, что эти сверхожидания оправдает разве что гений. Каковых среди ныне живущих певцов (почти) не значится. В результате -- по Крылову: «Наделала синица славы, а моря не зажгла». К чести Мариинского театра, он обеспечил звезде партнеров не хуже, чем это сделают в Metropolitan. Баритон Алексей Марков -- Энрико, брат бедной Лючии, в своекорыстных интересах безжалостно погубивший ее жизнь, и ее возлюбленный Эдгардо -- тенор Сергей Скороходов -- заставили счесть звездным не сопрано, но состав солистов (впрочем, Марков тоже уже поет в Met). Мало того, Скороходов спел хитовую финальную арию Tu che a Duo sriegasti l'ali, в конце которой герой, скорбя по погибшей Лючии, закалывается, именно как в последний раз, будто его не ждет на свете ничего больше, включая престижные контракты. Именно потому, хочется верить, они его ждут. Жаль, что при этом не присутствовал Валерий Гергиев, гастролирующий со своим оркестром в Испании. Стоявшая в этот вечер за пультом какого-то из мариинских оркестровых составов Кари-Линн Уилсон понудила печалиться об отсутствии Гергиева не только как худрука, но и как маэстро. Дмитрий ЦИЛИКИН, Санкт-Петербург

Карина: источник Анна в Лючии Шотландский спектакль "Лючия ди Ламмермур" поставлен на сцене Мариинского театра Ирина Муравьева "Российская газета" - Федеральный выпуск №4830 от 20 января 2009 г. Главной интригой первой оперной премьеры 226-го сезона Мариинского театра стало возвращение на родную сцену после рождения сына примы-сопрано Анны Нетребко, не выступавшей в Петербурге почти целый год. Прима вышла в коронной сопрановой партии - Лючии ди Ламмермур, со времен премьеры этой оперы в 1835 году считающейся главным шедевром Гаэтано Доницетти. На сцене Мариинки проект "Лючии" приобрел международный размах, поскольку новая постановка практически целиком прибыла в Петербург из Глазго. На сцену Мариинки из Шотландского оперного театра пригласили не только команду постановщиков - режиссера, получившего признание в Британии и на Бродвее, Джона Дойла и художников - Лиз Эшкрофт и Уэйн Даудсвел, два года назад создавших спектакль "Лючия ди Ламмермур" на сцене оперного театра в Глазго, но и завезли сценографию и полный комплект костюмов из шотландского спектакля (новые платья к премьере в Мариинке сшили только для Анны Нетребко). Очевидно, что для Шотландской оперы, лишь в последние сезоны выровнявшей свою творческую и финансовую ситуацию после пережитого в 2004 году финансового кризиса, когда массовые увольнения персонала и хористов вылились в демонстративный протест труппы на Эдинбургском фестивале, нынешний совместный проект с Мариинкой выглядит фантастическим успехом. И в Глазго, и в Британии сегодня не перестают восхищаться жестом Валерия Гергиева, взявшего шотландский спектакль в репертуар Мариинки, да еще с участием такой мега-звезды, как Нетребко. Но без этой преамбулы говорить о достоинствах новой "Лючии ди Ламмермур", сменившей прежнюю постановку 2000 года на сцене Мариинского театра, было бы затруднительно. Основной фокус премьеры свелся, конечно, к возвращению на сцену Нетребко и пристрастному интересу поклонников к ее обновившемуся сценическому облику и голосу. Нельзя сказать, что прима Мариинки, давно поющая партию Лючии, кого-то разочаровала. Но очевидно, что в полную свою артистическую форму певица еще не вошла. Также ясно, что эти два премьерных спектакля, которые Нетребко спела в Петербурге, являются для нее "разгоном" к выступлениям в "Лючии" в Метрополитен, где она должна петь уже в феврале. И там ей будет гораздо сложнее, поскольку придется вступить в конкуренцию с интерпретацией Лючии Натали Дессей, певшей премьеру этой постановки на сцене Мет и потрясшей Нью-Йорк своим тонким, нервным темпераментом и совершенными "трюками" в каденциях. Анне Нетребко придется там включить весь свой природный темперамент, поскольку в шотландском спектакле Джона Дойла ее линия выстроена наоборот - в каком-то меланхолическом и даже заторможенном ключе. У ее Лючии сдержанная пластика, статуарно скупые жесты, концентрация на линии бельканто, что, конечно, не противоречит духу оперы, но слишком дистанцирует от трагической сути образа - не только ведь прекрасной Ламмермурской невесты, но и живой юной особы с подвижной нервной системой, которой наяву являются призраки, которая переживает психологическое насилие брата лорда Генриха, сходит с ума и погибает. Ровно и аполлонически красиво провести эту партию невозможно, но Анна Нетребко в новом спектакле именно на этом пути создает несколько отстраненный и холодноватый образ Лючии. Голос же ее, наоборот, обогатился теплыми красками, объемным, мягким, шелковистым звучанием. Чуть более трагичной "прекрасная Лючия" у Нетребко выглядит в своей финальной сцене, когда появляется в ослепительном сиянии в белом платье, сама напоминая призрак и раскручивая медленными движениями "сюжет" своего бреда (Il dolce suono mi colpi di sua voce - "Я услыхала дорогой его голос"), путая брата, убитого мужа лорда Артура и возлюбленного Эдгара, к которому бросилась с кинжалом. Нельзя не заметить, что структура спектакля Дойла выстроена слишком уж лаконично, если не сказать прямо - сводится к разводке певцов на сцене. Но этой скупостью средств режиссер поневоле выдвигает на первый план солистов, предоставляет им инициативу развернуть драму в вокальном, белькантовом аспекте. И здесь, несмотря на весомое количество хорошо спетых сцен и арий певцами Мариинки - Алексеем Марковым (лорд Генри), Сергеем Семишкуром (сэр Эдгар), Эдуардом Цангой (Раймонд), перекачать статику на сцене в подлинное трагическое действо все-таки не удается. На атмосферу спектакля работает лишь мрачный шотландский пейзаж - с луной, выплывающей из темных рваных туч, далекими холмами и инфернальным светом вечности, и хмурый хор с длинными корявыми палками в руках, которыми плебеи в эпоху Робин Гуда выясняли отношения. Сценический же антураж - унылая лестница и колонны - выглядит просто задником для певцов, так же, как жесткий и не всегда корректный по динамике оркестр под управлением Кери-Линн Уилсон.

Карина: источник Нетребко - снова невеста Анна Нетребко впервые после полугодового перерыва, связанного с рождением сына, вышла на сцену. Чтобы обставить возвращение звезды с максимальным блеском, Мариинский театр пошел на изменение планов и устроил премьеру "Лючии ди Ламмермур". Партия несчастной невесты Лючии - коронная в репертуаре Анны. Тем не менее, как призналась певица после спектакля корреспонденту "Труда", еще накануне утром она была на грани того, чтобы отказаться петь: сильно простудилась, прилетев в промозглый Питер из Вены, где в основном живет. На вопрос, как решилась при этом выйти на сцену босиком, Аня мужественно ответила: "Не могу же я нарушить роль". Партию Анна провела в общем достойно, но пока не вполне на своем звездном уровне. Иногда не смыкались связки, не дотягивались верхние ноты. Впрочем, у певицы по-прежнему изумительное "пиано". А сцена сумасшествия Лючии была исполнена прекрасно. К сожалению, сам спектакль шотландского режиссера Джона Дойла тускло-статичен. Дирижер из Америки Кери-Линн Уилсон показала себя скорее капельмейстером средней руки, чем музыкальным лидером постановки. Анна и другие великолепные солисты Мариинки, по сути, спасли премьеру от провала. Бирюков Сергей

Карина: источник Нетребко ди Ламмермур После родов певица вышла на сцену и продемонстрировала феноменальное мастерство 2009-01-19 / Владимир Дудин, Санкт-Петербург Новую версию оперы «Лючии ди Ламмермур» в Мариинском и «заказали», по большому счету, ради того, чтобы ее благословила своим появлением мировая оперная дива, первые девять лет карьеры которой прошли в этом театре. Учитывая высокий статус оперной примы можно было ожидать, что к ее возвращению подыщут и соответствующую ей по качеству постановку. Для такого случая отыскался спектакль в Шотландской Национальной опере в режиссуре Джона Дойла, который и решили арендовать. На словах идея казалась красивой: показать «Лючию ди Ламмермур», поставленную в стране, где когда-то произошли события, описанные в романе Вальтера Скотта. На деле выяснилось, что главные достоинства арендованного спектакля – мертвенная статика декораций и невысокая содержательность режиссуры. Все в нем сделано для того, чтобы не мешать слушателям получать главное – музыку бельканто. За режиссера в Мариинском театре работал его ассистент – Дафид Берн-Джонс, который на репетициях рассказывал, что такой эстетический расклад призван показать не только напряженность ситуации сюжета – борьбу фамильных кланов наподобие «Ромео и Джульетты», но и особенности климата, при котором чаще холодно, чем тепло, облачно и сумрачно, чем солнечно. Художница в спектакле (Лиз Эшкрофт) неплохо выполнил свою задачу по воссозданию иллюзии и погодных условий, и атмосферы отчужденности, замкнутости, скованности. Отлично вооружилась она и на случай экономического кризиса: от начала и до конца на сцене одна и та же конструкция в виде ступеней, тяжелых боковых стен с проемами, двух прямоугольных колонн, одна из которых на время даже становится фонтаном. Удобство эксплуатации – в отсутствии необходимости перемонтировать декорации для каждого из трех действий, что сказывается на соблюдении регламента антрактов. Непритязательны костюмы: мужской хор – в черных шляпах и плащах, женщины – в черных платьях до пят и с закрытыми шеями: им холодно. Все они угрожающе одинаковы, малоразговорчивы (разумеется, со скидкой на условность оперного пения). Из атрибутов – длинные палки-копья у мужчин. Хор передвигается медленно – как зомби. Его первый выход со свечами еще во время вступления к опере (замысел режиссера) напомнил белый акт «Баядерки», где тени изнурительно долго заполняют сцену. В массовых сценах заметен намек режиссера на национальный колорит. Проявления ритуала очевидны в сцене свадьбы. Но в мизансценах, связанных с основным действием, национального как не бывало: налицо – общеоперные заламывания рук и стандартно-конвульсивное дерганье. Хорошо, когда в таком депрессивно-зомбиобразном спектакле, выматывающем душу зрителя, есть звезда в главной роли: она спасает положение своей мощной энергетикой. В отсутствие звезды все это может превратиться для зрителя в сплошную пытку. Пока что Анна Нетребко, как смогла, вытащила на себе тяжкий груз доставшихся для бенефиса декораций. В первом спектакле все, что написано в партии Лючии, включая и верхние ми-бемоли в финальной арии, Анна, появившись вместе с луной на заднем плане, спела, употребив весь свой профессионализм и силу воли. Тембр ее голоса потемнел давно, но стал еще и более мягким. Но на протяжении спектакля не покидало ощущение, что все это дается ей с большим трудом. Позже выяснилось, что певица в тот день и накануне неважно себя чувствовала. Ее партнером в первый вечер был дебютант – молодой тенор Мариинского театра Сергей Скороходов, который продемонстрировал большой вокальный рост в дерзком, даже брутальном исполнении партии Эдгара. Во второй раз за тенора был Сергей Семишкур с более ровным лирическим бельканто романтического окраса. Он уже пел в паре с Анной на сцене Мариинского в «Богеме» Пуччини. Во втором же спектакле Анна решила не только доставить удовольствие слушателю, но и сама испытать радость возвращения к одной из сложнейших партий белькантового репертуара. Ощущение тяжести исчезло – голос обрел достойное благородство и свободу, драматическая игра стала более органичной. Хотя верхние ми-бемоли она для полного спокойствия решила отправить все-таки на октаву вниз. Но что было на одинаковой высоте в обоих спектаклях – это знаменитая сцена сумасшествия Лючии, в которой Анна показала феноменальное мастерство в овладении техникой бельканто. В качестве главной выразительной силы певица использовала пиано в многообразии его оттенков. Оба раза оперой дирижировала Кери Линн-Уилсон из Канады, жена генерального директора Метрополитен Опера Питера Гелба. Ее нейтральная позиция в отношении к шедевру, с одной стороны, не добавляла ничего субъективного, с другой, все же удручала своей безучастностью. Но ведь она прекрасно понимала, что главной в этих спектаклях все равно будет несравненная Анна, которой 26 января в той же партии предстоит возвращение и на мировую сцену – в Метрополитен Опера.

Карина: источник Выпуск № 038 от 04.03.2009 «Идоменей» в бронежилете Опера «Идоменей» Моцарта – еще одно популярное в Европе название, которое Валерий Гергиев впервые вводит в российский оперный обиход Владимир ДУДИН Поставленная австрийским режиссером Михаэлем Штурмингером по европейским стандартам – с переносом действия в наши дни, опера вызвала энтузиазм исполнителей и немалый зрительский интерес. Премьера этой оперы состоялась в Мюнхене в 1781 году. С «Идоменея», написанного 25-летним композитором, ведется отсчет зрелого оперного творчества Моцарта. При всей свежести реформаторского взгляда молодого гения «Идоменей» наследует старинной опере-сериа с ее законами. К примеру, партия Идаманта – сына царя Идоменея была написана для кастрата, которого впоследствии заменили меццо-сопрано. Систему координат сюжета задает античная мифология. Но режиссер вместе с художниками Ренате Мартин и Андреасом Донхаузером перенес историю, разворачивающуюся после Троянской войны, в терминал современного порта. Видеодекорации на заднике живописно изображают грозную морскую стихию, грозящую поглотить корабль Идоменея, царя Крита (бог морей Посейдон недоволен победой греков над троянцами). Чтобы выжить, Идоменей обещает принести в жертву первого, кого встретит, высадившись на берег. Этим первым оказывается его собственный сын Идамант. Царь пытается помочь сыну бежать, однако Посейдон разгневался, и на Крит нападает чудовище... В актуальной версии на сцене Мариинского театра в роли монстра выступает миманс. Артисты миманса изображают мертвых, которые выходят из трюма лайнера и живо напоминают жертв ближневосточных военных конфликтов. Чуть позже по ходу действия мирные критские жители выйдут на авансцену с поминальными свечками, что также вызовет ряд печальных ассоциаций, знакомых по телевизионным репортажам. Одежда главных героев – современная, военная экипировка Идоменея – тоже по последней моде. Данью античности являются колонны с подсветкой и большая картина с восседающим на троне Нептуном. Цветовая гамма спектакля темная, напоминающая палитру бурного моря. Такой модернистский вид «Идоменея» почти не раздражает – скорее удивляет тем, как быстро девальвировался некогда модный европейский прием осовременивания, превратившись в штамп. Сегодня впору удивлять чем-то иным – скажем, исторической роскошью. Но об этом в период кризиса вряд ли приходится мечтать. Были основания ожидать исполнения этой оперы в особой деликатной манере. Но Валерий Гергиев, дирижировавший премьерой, от исторически достоверного исполнительства далек – его манере ближе более яркие современные краски. Интерпретация «Идоменея» у маэстро отличилась крупным штрихом и сосредоточением на внешней динамике, а не на психологической прорисовке образов. Хотя в работе с певцами, в особенности первого состава, чувствовалась рука музыкального консультанта Кристиана Коха, трудившегося над «буквой» музыки Моцарта. Это проявилось в изящно сделанных ансамблях, в филигранной выделке партии Идаманта у Натальи Евстафьевой, в стилистической чистоте у Анастасии Калагиной (Илия, дочь троянского царя Приама). Абсолютным открытием стала Жанна Домбровская, продемонстрировавшая в партии Электры, соперницы Илии, ослепительный фейерверк своих вокальных и артистических возможностей. Ее героиня, безответно и ревностно желающая Идаманта, выглядела так, как диктует музыка и требует воображение. Больше вопросов вызвал исполнитель партии Идоменея Евгений Акимов, который не совсем уверенно провел вокальную партию, зато актером оказался великолепным. В финале спектакля, когда развитие сюжета приведет к тому, что задыхающаяся от злобы и ревности Электра внезапно выстрелит в главного героя, зал на мгновение оцепенел. Убийство не запланировано в либретто. Но спустя пару минут убитый встал как ни в чем не бывало. В зале засмеялись: на теле у Идоменея – бронежилет, из которого он вытащил пулю и отдал изумленной Электре. Режиссер, пожалуй, слишком наглядно убеждает в том, что обман и зло рано или поздно потерпят поражение, а истинная любовь восторжествует. Все заканчивается счастливо. Идамант убил дракона. Идоменей передал ему и его невесте Илии корону – темное прошлое сменяется светлым будущим. Благодаря легкой ироничности ракурса сюжет неизвестного широкой публике «Идоменея» легко усваивается и, возможно, получит долгую сценическую жизнь. ФОТО Наташи РАЗИНОЙ

Карина: источник Бурная заводь Мариинский театр объявил программу двух фестивалей Художественный руководитель -- директор Мариинского театра Валерий Гергиев, разумеется, в курсе, что на дворе всемирный кризис: к примеру, только что он узнал, что даже Metropolitan, мощнейший оперный дом, сокращает планы постановок, потому «я с большой долей опаски объявляю программу». Однако, полагает маэстро, здоровому организму холодный душ, каковым стал кризис, только на пользу. Мариинский театр -- организм не просто здоровый, но могучий. В прошлом году он дал четыреста спектаклей и концертов дома и еще двести на гастролях и заработал на этом 20 млн долл. И не такой характер у г-на Гергиева, чья фамилия давно стала синонимом грандиозности, а также всяческих бури и натиска, чтобы сбавлять обороты. Тем более что, как признается худрук, он понял бы правительство, если б оно, в числе прочих секвестров, сократило расходы на поддержку театра, однако этого, к счастью, не происходит. В общем, Мариинский представляет собой заводь среди бушующих экономических штормов, но притом отнюдь не тихую. Первого апреля откроется фестиваль, посвященный двухсотлетию Гоголя. В афишу собраны имеющиеся в репертуаре оперы на гоголевские сюжеты: «Ночь перед Рождеством» Римского-Корсакова и «Нос» Шостаковича. Кроме того, в Концертном зале представят, как выражаются в Мариинке, «полусценические исполнения» еще одной корсаковской оперы -- «Майской ночи», двух Мусоргского -- «Сорочинской ярмарки» и «Женитьбы», и «Оперу о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» замечательного петербургского композитора Геннадия Банщикова. По случаю юбилея вытащат из запасников драмбалетик Ноа Д. Гелбера «Шинель по Гоголю». Мусоргский Мусоргским, однако Валерий Гергиев с гордостью говорит, что если кого и упрекать в нелюбви к сочинениям современников, так это не его. В прошлом году театр выпустил спектакль по специально заказанной Александру Смелкову опере «Братья Карамазовы», нынче заказ получили сразу три молодых композитора. В 2005-м был организован конкурс (по его условиям требовалось обойтись камерным составом оркестра, минимумом солистов и без хора), из одиннадцати работ жюри отобрало пять победителей, а три оперы приняты к постановке. Это «Тяжба» Светланы Нестеровой, «Коляска» Вячеслава Круглика (оба -- ученики Бориса Тищенко) и «Шпонька и его тетушка» Анастасии Беспаловой (ученицы екатеринбуржца Владимира Кобекина). Ставят эти опусы ученики Камы Гинкаса Антон Коваленко, Максим Кальсин и Алена Анохина. Продирижирует мировой премьерой проекта, названного «Гоголиада», сам Гергиев, заявивший: «Мы хотим расширить свои представления о том, какими боевыми фигурами располагает сейчас российская оперная школа». За гоголевским фестом последуют «Звезды белых ночей»: они открываются 21 мая необъятной Восьмой симфонией Малера, причем в десять вечера -- маэстро Гергиев упирает на то, что звезды -- именно ночей. Как всегда, за два месяца фестиваля событий обещано больше, чем в иных филармониях случается за несколько сезонов. Главным композитором на сей раз выбран Бетховен: сыграют все его симфонии (под управлением Гергиева и завсегдатаев фестиваля Джанандреа Нозеды и Пааво Ярви), все фортепианные и скрипичный концерты. Скрипач Леонидас Кавакос, который будет в нем солировать, в прошлом году делал это в Концерте Анри Дютийо, почтившего Петербург своим визитом. Теперь ждут другого живого классика -- немца Вернера Хенце. Хенце отвечает в программе за современную немецкую музыку, а за немецкую классику -- крупнейший дирижер Кристиан Тилеман, известный ультраконсервативными вкусами. Тилеман со своим Мюнхенским филармоническим оркестром представит две программы: Шуман и Григ (с любимцем Вены пианистом Рудольфом Бухбиндером) и Седьмая симфония Брукнера. Кроме вагнерианца Брукнера, явится и сам Вагнер: театр продолжает совершенствовать «Кольцо нибелунга» -- будет представлена «обновленная сценическая версия» тетралогии (Гергиев говорит, что спектакли растут вслед за ростом технологических возможностей). Еще один блокбастер -- «Троянцы» Берлиоза: величественную оперную дилогию дадут в концертном исполнении, имея в виду полноценную постановку (она должна появиться в обозримом будущем, не дожидаясь открытия Новой сцены, запланированного на середину 2011 года). Две совсем другие новинки -- современная «Красная линия» Аулиса Саллинена, нашумевший спектакль Финской национальной оперы и старинная оратория Генделя «Празднество Александра» в исполнении оркестра и хора Шлезвиг-Гольштейнского фестиваля. В «Троянцах» обещана главная вагнеровская певица труппы Лариса Гоголевская, будут и другие, уже ставшие привычными, вокальные звезды: Брин Терфель, Рене Папе и Гари Леман (блеснувший в прошлом году в Петербурге в заглавной партии в «Тристане» Билла Виолы) споют Вагнера, Ольга Бородина -- Реквием Верди, Анна Нетребко и Василий Герелло выйдут в гала-концертах. Пианисты семнадцатых «Звезд» -- тоже старые знакомцы: Ефим Бронфман, Денис Мацуев, Ланг Ланг, династия Могилевских. <...>

Vladimir: Московское издательство Аграф выпустило книгу Алексея Парина Елена Образцова. Голос и судьба. (Тираж 1000). Книга состоит из нескольких частей. В первой части репортаж о конкурсе певицы 2007 и беседы с членами жюри. Во второй части публикуются беседы с певицей. Третья часть аналитическая - разборы интерпретация Образцовой. В последней части мастер-классы и репетиции. В приложении заметки Образцовой о технике пения и стихи певицы. В приложении дан громадный театральный и концертный репертуар певицы.



полная версия страницы