Форум » Читальный зал » Маска. » Ответить
Маска.
Светлана: http://www.vashdosug.ru/theatre/article/16881/ Гастроли Мариинки: Русалка и «Шинель» На Новой сцене Большого четыре вечера подряд царствует Мариинский театр. Петербургские премьеры представят балет XIX и XXI веков. Событие заслуживает самого пристального внимания. Повод для гастролей был формально технический. Мариинский театр всегда с трудом встраивался в афишу Национального фестиваля «Золотая маска»: у него своих дел невпроворот, и гордость не позволяет менять планы сообразно с прихотями столицы. Тогда «Маска» объявила гастроли Мариинки самостоятельным проектом, и все стало на свои места: все довольны, всем удобно, а зритель вне фестивального марафона приходит на спектакли свеженьким и сосредоточенным. Что весьма кстати, поскольку ему будет на что посмотреть. Гастроли открывает знаменитая «Ундина» в постановке француза Пьера Лакотта. В XIX веке этот романтический балет Жюля Перро про любовь водяной девы к рыбаку был знаменит не меньше его же «Жизели». Его ставили сначала в Лондоне, затем в Петербурге, где он пережил русских императоров и революцию, но потом как-то вышел из моды и исчез почти на век. Пока известный балетный реставратор старины Пьер Лякотт (известный москвичам по громадной феерической «Дочери фараона» семилетней давности) не взялся восстановить ее «близко к тексту». Переговоры театр вел три сезона, и вот итог трудов появился в прошлом году на фестивале балета «Мариинский». Два полноценных акта, очень танцевальная музыка Чезаре Пуни, волшебный сюжет и привычный для балета расклад «про любовь» делают его вполне смотрибельной милой штучкой. Не старинной, конечно, но сделанной под старину так стильно, увлекательно и нескучно, как это получается только у французов. По сюжету, в одной сицилийской деревне жили-были рыбак, его мать и его же невеста. И рыбак был так хорош собой, что живущую в местном море деву ундину угораздило в него влюбиться. Ясное дело, сначала она пытается увлечь рыбака на дно. А когда не получается, она сама выплывает на сушу – лихо, на гребне волны (наивное чудо театральной техники), но со всеми грустными последствиями этого вояжа. Тем, кто знаком с «Сильфидой» и «Жизелью», история покажется приморской вариацией на заданную тему. Но прелесть балетной мелодрамы со щепоткой триллера в том и состоит, что прав оказывается тот, у кого больше танцев. Вторая программа - «Новые имена» - сборник трех балетов молодых авторов. Бывший артист Большого Никита Дмитриевский поставил «Мещанина во дворянстве» на музыку балетных сцен Рихарда Вагнера. Американец Ноа Д. Гелбер придумал «Шинель» по Н. В. Гоголю» по ярким саундтрекам Дмитрия Шостаковича к кинофильмам. Чем Вагнер близок Мольеру и как Шостакович отвечает Гоголю – вопрос не из простых, но похоже, молодых авторов сильно сближает подход к теме. А артист Мариинки Алексей Мирошниченко, уже известный по прежним балетмейстерским опытам, придумал свою эстетскую историю. Взяв для постановки опус петербургского композитора Леонида Десятникова «В сторону «Лебедя», он уговорил автора и известного пианиста Алексея Гориболя вживую играть на премьере. Гориболь сыграет и в Москве в дуэте с Полиной Осетинской, пока на сцене пара Олеся Новикова и Александр Сергеев будут выяснять специфические балетные отношения с Лебедем. Можно не сомневаться, что Маринский выставит свой самый лучший состав: к московским гастролям театр резко пресекает личные гастроли артистов, и без того не забалованных. Фокус в том, что в этом театре каждый год появляются новые имена – если не молодых балетмейстеров, то точно звезд-исполнителей. Лейла Гучмазова
Ответов - 21
Светлана: http://www.kommersant.ru/application.html?DocID=746380 Золотые ноги // Французская "Ундина" и американская "Шинель" на фестивале "Золотая маска" «Ундину», как и все свои «старые» балеты, Пьер Лакотт ставит на основе французской школы танца, полтора века назад доминировавшей во всей Европе Фото: ВАЛЕНТИН БАРАНОВСКИЙ Приглашает Татьяна Кузнецова Главное театральное соревнование сезона – общероссийский конкурс-фестиваль "Золотая маска" – формально открывается в конце марта. Но балетные театры, пленники напряженного репертуарного графика, уже вступают в борьбу. На этой неделе Мариинка показывает на Новой сцене Большого свои прошлогодние хиты: стилизованный "под старину" балет "Ундина" и программу "Новые имена" – три одноактных эксклюзива молодых авторов, среди которых номинированная на "Маску" гоголевская "Шинель". "Ундина" – один из главных романтических балетов, увы, давно забытый балетным театром. Историю роковой страсти подводной девы к простому сицилийскому рыбаку поставил француз Жюль Перро, знаменитый автор дожившей до наших дней "Жизели". Сто шестьдесят лет назад тема была страшно популярной: Европу тогда захлестнула мода на все потустороннее, контакты с миром духов завораживали и манили, обещая упоительное помешательство и прекрасную гибель. Инфернальные сюжеты проникли в живопись, поэзию и музыку, но именно балет кормился ими особенно долго. Свою "Ундину" балетмейстер Перро, сам страдавший от превратностей любви, ставил многократно, в том числе и в Петербурге, пополняя сюжет новыми подробностями и вариантами финала – от гибели всех участников любовного треугольника до всеобщего спасения. Много десятилетий балет, обожаемый публикой и прима-балеринами, не сходил с императорской сцены, но социалистической революции не пережил. Возродить усопшую хореографию взялся Пьер Лакотт, признанный мастер балетной стилизации. Все свои новые "старые" балеты маститый автор ставит на основе французской школы танца, полтора века назад доминировавшей во всей Европе, не исключая и Россию, беспрерывно выписывающую из Парижа модных хореографов. Этот стиль танца – отчетливый, блистательный, с обилием мелкой пуантной техники и всевозможных антраша – в ХХ веке был основательно подзабыт и теперь выглядит неоспоримой стариной. Чем-то прабабушкиным веет и от лакоттовских декораций – ослепительно бирюзового моря, обрамленного изумрудно-зелеными соснами, живописными домиками и вполне натуральными лодками: наивные, как настенные коврики, они отлично сочетаются с роскошными многоцветными костюмами, комбинирующими бытовое платье XIX века с традиционной балетной "итальянщиной". Однако главную иллюзию "старинности" создают исполнители главных ролей – номинанты "Золотой маски" Евгения Образцова и Леонид Сарафанов. Молодая балерина танцует французские па с такой легкостью и точностью, будто выросла в школе Парижской оперы. А ее виртуозного партнера балетмейстеры буквально завалили вариациями – и трудно не то что станцевать, но даже пересказать те немыслимые сложности, с которыми шутя справляется легконогий премьер Сарафанов. Фото: ВАЛЕНТИН БАРАНОВСКИЙ Герои балета Никиты Дмитриевского «Мещанин во дворянстве» выглядят как актуальные персонажи городской тусовки Вторая петербургская программа – "Новые имена" – глаз не усладит: на то они и "новые", чтобы теребить зрителя всяческими диссонансами и парадоксами. К примеру, на балете Никиты Дмитриевского "Мещанин во дворянстве" не стоит ломать голову, припоминая сюжет мольеровской пьесы: его герои выглядят и ведут себя как актуальные персонажи городской тусовки. Журден щеголяет в голубом берете десантника, его жена и служанка одеты в платьица, стилизованные под XVII век, молодые влюбленные облачены в черное репетиционное трико, а главный аристократ обзавелся лиловой маечкой и оранжевой шапочкой. И, как в каком-нибудь "Доме-2", непонятно – кто, с кем и зачем. В небольшом балете Алексея Мирошниченко "В сторону "Лебедя"" на музыку Леонида Десятникова отнюдь не лирическая пара выясняет непростые взаимоотношения – друг с другом, современностью и культурным наследием. Для иронического парафраза этот дуэт слишком пафосен, для интеллектуального комментария слишком наивен, однако выстроен грамотно и крепко. Фото: ВАЛЕНТИН БАРАНОВСКИЙ В балете «В сторону "Лебедя"» Алексея Мирошниченко совсем не лирическая пара выясняет отношения друг с другом, современностью и культурным наследием Главной приманкой новаторской программы должна оказаться ""Шинель" по Гоголю", поставленная американцем Ноа Д. Гелбером на музыку Дмитрия Шостаковича к кинофильмам "Одна" и "Условно убитый". Ассистент Уильяма Форсайта, переносивший на сцену Мариинского театра его знаменитые балеты, неожиданно для всех дебютировал в качестве автора добротного сюжетного балета – внятного повествования с яркими пластическими характеристиками персонажей и точно пойманной атмосферой. И хоть историю Акакия Акакиевича американец прочитал как неудавшуюся попытку пробиться в "мир стабильности и процветания", его балет выглядит вполне "гоголевским". Прежде всего благодаря исполнителю главной партии. Номинированный на "Маску" за "лучшую мужскую роль" Андрей Иванов – маленький прыгун с накаченными мышцами и обаятельной физиономией – мог бы всю жизнь скакать шутом в классических балетах, и никто бы не заметил его драматического дара. В роли наивного, отчаянно жалкого Акакия Акакиевича он выложил все свои тайные козыри: семенящая походочка, съежившаяся фигурка, суетливые ручки, словно отмахивающиеся от невидимых мух, не помешали танцовщику исполнять вполне классические виртуозности с пластической изощренностью, свойственной современному танцу. Фото: ВАЛЕНТИН БАРАНОВСКИЙ «Шинель», поставленная Ноа Д. Гелбером на музыку Шостаковича, должна стать главной приманкой программы «Новые имена» Мартовское столкновение на сцене Большого театра "Ундины" с ""Шинелью" по Гоголю" и Акакия Акакиевича с сицилианским рыбаком обещает весьма любопытную интригу, одновременно обеспечив зрелищем как консерваторов, так и "прогрессистов". "Ундина", 2 и 3 марта, Большой театр, 19.00 "Новые имена", 4 и 5 марта, Большой театр, 19.00
Карина: Репортаж Первого новостного видеопортала видео
Карина: источник ГАЗЕТА КОММЕРСАНТЪ № 34/П (№ 3610) от 05.03.2007, ПН Мариинке море по колено // Петербургская "Ундина" на "Золотой маске" С помощью «Ундины» номинанты «Золотой маски» Евгения Образцова и Леонид Сарафанов взлетели на балетный Олимп Фото: Павел Смертин / Коммерсантъ На Новой сцене Большого Мариинский театр представил балет "Ундина", выдвинутый на "Золотую маску" в четырех номинациях – "Лучший балет", "Лучший балетмейстер", "Лучшие исполнители" мужской и женской роли. Шансы спектакля, стилизованного под романтическую старину, высоко оценила ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА. "Ундину" в Петербурге поставил француз Пьер Лакотт, знаменитый своими стилизациями старинных балетов. Именно он вернул Парижской опере забытую "Сильфиду" Филиппа Тальони и одарил Большой театр эффектной "Дочерью фараона" – вольной реконструкцией утраченного балета Мариуса Петипа. Петербуржцы, критически настроенные по отношению к "новоделам", все же не устояли перед успешностью лакоттовских балетов: в прошлом году свет увидел еще один исчезнувший раритет – "Ундину" Чезаре Пуни. Этот балет Жюль Перро, автор сохранившейся до наших дней "Жизели", впервые поставил в Лондоне в 1843 году. Историю про водяную деву, влюбившуюся в рыбака, балетмейстер ставил многократно в разных театрах, в том числе и в Петербурге, пополняя сюжет все новыми подробностями и вариантами финала – от гибели всех участников любовного треугольника до всеобщего спасения. В России под названием "Наяда и рыбак" балет дожил до 20-х годов ХХ века, а лет 25 назад его фрагменты попытались восстановить – ведь до наших дней дошло либретто, рецензии, описания очевидцев и осколки старинной хореографии. Но Пьер Лакотт придумал собственную версию, опираясь на французскую школу танца, по правилам которой полтора века назад танцевала вся Европа, включая Россию. Костюмы "под старину" и живописные декорации с сияющим синим морем, зелеными соснами, рисованными домиками и церквушками господин Лакотт тоже сочинил сам – и это авторское триединство придало его "Ундине" простодушную цельность. В ней сконцентрированы все очаровательные нелепости балетной старины: пойманная в сети Ундина откладывает в сторонку свой русалочий хвост, прежде чем начать танцевать; на "морское дно" из-за кулис выезжает матрасик со спящим рыбаком – для того, чтобы водяная дева могла показать подружкам своего избранника; во время грозы наяды табунком выскакивают на сельскую площадь; чучелко Ундины падает с горы в пучину вод и пролетает под колосниками. Ждать от этого балета душевных потрясений и достоверности чувств не стоит. С самыми драматичными моментами (например, танцем Ундины с собственной тенью, когда героиня понимает, что она стала смертной) хореограф решительно не справился. Сюжет у него – только повод для танцев, обильных, виртуозных, слагающихся в затейливые рисунки, развернутых в сложные ансамбли. В сущности, это парад вполне абстрактного балетного мастерства, стилизованного под старину. И труппа Мариинки демонстрирует здесь абсолютное превосходство. Ведь легкость этой изящной хореографии обманчива. Все эти мелкие антраша, невинные па-де-бурре с поворотиками, разнообразные туры и пируэтики, украшенные бантиками всевозможных заносочек, двойных rond`ов и флик-фляков куда коварнее и изощреннее, чем какие-нибудь прямолинейные 32 фуэте, большой пируэт или привольные па-де-ша, обычно вызывающие гром аплодисментов. Садистский экзамен на координацию и чистоту танца здесь приходится держать всем – от премьеров до кордебалета, которому хореограф Лакотт насочинял такое, что не снилось и солистам других трупп. Петербуржцы выдерживают испытание с блеском: позиции их ног безупречны, стопы выразительны и цепки, руки с округлыми локотками и мягкими кистями сохраняют невозмутимость в самых сложных комбинациях. В женских вариациях – невесты рыбака, ее "подружек", "царицы моря" и ее подчиненных наяд – сверкнуло не меньше десятка вышколенных солисток. Но даже на этом блистательном фоне исполнители главных ролей – номинанты "Золотой маски" Евгения Образцова и Леонид Сарафанов – оказались вне конкуренции. Молодая балерина танцует французские па с такой точностью и грацией, будто выросла в школе Парижской оперы: совсем не по-русски – мягко, будто утопая в снегу, спускается она с пуантов; не по-русски безусильно – не помогая себе руками – взлетает в бесшумных прыжочках; не по-русски смачно разворачивает выворотные ноги в заторможенных адажио и не по-русски осмысленно трепещет ножками в мелких па. Ее партнер, безупречный в адажио (а ведь все эти замедленные переносы дамы на уровне груди и безостановочные обводки в разных позах за одну руку требуют мастерства куда более изощренного, чем выталкивание балерины над головой на манер штанги), был совершенно неотразим в вариациях – от его хрустальных туров и пируэтов, беспечных взлетов в jete en tournant и особенно заносок в поворотах (коварнейшее jete dessus-dessous) перехватывало дух не только у записных балетоманов. Оба номинанта имеют отличные шансы на победу – ведь поставленная французом наивная "Ундина" стала триумфом не только Мариинской труппы, но и всей петербургской балетной школы с ее богатой наследственностью: имперским аристократизмом, советской дисциплинированностью и – к тому же – близостью к морю.
Карина: источник Двое в лодке, не считая Джаннины Мариинский балет прибыл в Москву за "Золотой маской" Александр Фирер Дата публикации 5 марта 2007 г. На новой сцене Большого театра балетная труппа Мариинского театра показала спектакль "Ундина" на музыку Чезаре Пуни в хореографии Пьера Лакотта - знаменитого реинкарнатора старинного французского стиля. "Ундина" - репертуарная изюмина не только нынешнего фестиваля, но и всего балетного театра XXI века. Сохранилось немало документов о постановках этого балета Жюлем Перро в середине XIХ века в Лондоне (1843 г.) и Санкт-Петербурге (1851 г.) под названием "Наяда и рыбак". Даже Достоевский описывает эпизод, когда Ундина появляется на весле гребца. Сегодня, спустя полтора столетия, блестящий стилизатор и сочинитель старинных балетных редакций Лакотт создал новую версию "Ундины". Его опус - пиршество классического танца на музыку Чезаре Пуни, где в изобилии всего: и головоломных комбинаций, и невероятные сочетания па в быстрых темпах. Это своего рода класс-концерт, в котором азбучные па экзерсиса с энциклопедической обстоятельностью аранжированы в милые условности старинного балета. Лакотт здесь предстал сразу в четырех лицах: хореографом, постановщиком, автором декораций и костюмов. В качестве художника он трогательно, в наивно кричащей палитре красок изобразил приморско-пейзанские красивости ландшафтов с раскидистыми сосновыми кронами на кручах. А в качестве режиссера Лакотт давно уже отработал свой алгоритм: он логично воссоздал здесь мир под водой, в воздухе и на земле. Земные картины сменяются подводным царством, лирика дуэтов - "хороводно-карусельным" мажором кордебалетных построений и россыпью педантичных ансамблей. В основе интриги "Ундины" - любовный треугольник, в котором рефлексирующего молодого сицилийского моряка Маттео буквально раздирают на части две дамы из разных миров: деревенская девушка Джаннина и наяда Ундина. Маттео, прямо как у Пушкина в сказке о золотой рыбке, вылавливает Ундину сетью из моря. И между ними вспыхивает любовь с первого всплеска волны. Ундина в борьбе за свое счастье не стесняется в средствах: вызывает ревность Маттео, танцуя с молодыми рыбаками, флиртует с невестой Маттео Джанниной, переодевшись в юношу с лютней. А к финалу и вовсе устраняет соперницу, сбрасывая ее, как в детективе, с лодки. Лакотт в новой "Ундине" создал потрясающие танцы. Здесь не только бисер мелкой французской техники, но и несметное количество красивых вариаций и дуэтов. И хотя для артистов это изнурительные танцы, для непосвященных - суровое испытание, а для балетоманов - наслаждение, труппа Мариинки выиграла во всем. Она демонстрирует высочайшее мастерство. Никакого "русачества": танцовщики точно уловили французский стиль. Артисты с каллиграфической четкостью выписывают "галльские" ронды и "бурнонвилевские" заноски на фоне коронного для петербуржцев широкого и свободного "дыхания" рук и корпуса. А главное, что исполнители центральных партий оказались полнокровными, живыми персонажами. Королеву моря (Мирту морскую) исполнила с масштабом истинной примы театра Виктория Терешкина. В партии Джаннины выступила Екатерина Осмолкина, представшая не просто девушкой с характером, но и блистательной танцовщицей, для которой технических сложностей не существует вообще. Сенсацией спектакля стал молодой премьер Леонид Сарафанов, выступивший в партии Маттео. Без преувеличения можно сказать, что второго такого исполнителя на эту роль ни в одном театре нет. Именно в этой партии у молодого танцовщика раскрылись феноменальные возможности виртуоза. Практически не покидая сцену из-за обилия сольных танцев, Сарафанов остается легким, естественным, без усилий "стрижет" мелкую технику, парит в высоких прыжках, щеголяет полным арсеналом мужского классического танца. В другой заглавной партии Ундины выступила обаятельная Евгения Образцова. Балерина с эфирной легкостью покорила все "изуверства" хореографии Пуни-Лакотта, сражая обаянием, "истоминскими" полетами и легкими вращениями. Ее наяда - это не замогильное существо, а сангвиническое создание природы, и танец ее настолько лучится жизнью, что смерть ее Ундины в волнах моря воспринимается как нонсенс. Евгения Образцова и Леонид Сарафанов, безусловно, оказались лидерами в соревновании за "Золотую маску".
Карина: источник Танцы быстрее мыслей Труппа Мариинского балета выигрывает у мариинских хореографов Анна Галайда Для Ведомостей 06.03.2007, №39 (1813) Балетная труппа Мариинского театра показала Москве свои новинки. Они оказались на столичной сцене благодаря фестивалю “Золотая маска” (официально он откроется лишь в конце месяца). На Национальную театральную премию претендуют стилизованная под старину “Ундина” и один из трех одноактных балетов программы “Новые имена” — “Шинель” по Гоголю“. Однако много интереснее новинок оказалась давно знакомая труппа. Балет “Ундина”, некогда столь же прославленный, как и “Жизель”, воскрешает легендарную страницу истории петербургского балета — сотрудничество с хореографом Жюлем Перро. Это не реконструкция, а скорее фантазия, выпеченная французским хореографом Пьером Лакоттом (спектакль был заказан ему по следам международного триумфа “Дочери фараона” — блокбастера, поставленного Лакоттом в Большом театре). “Ундина” Лакотта — зрелище ослепительное: почти три часа непрекращающихся танцев на фоне бирюзового сицилийского пейзажа в стилизованных под богатую старину костюмах (Лакотт не только автор хореографии, он отвечает и за внешний облик своих постановок). Найти в этом балетном торте следы исторического спектакля Жюля Перро невозможно: Лакотт смешал три версии “Ундины”, созданные Перро в разные годы для разных театров. А в сюжете сложно разобраться даже с помощью костылей либретто. Чтобы оживить сюжет о рыбаке Маттео, в день своей женитьбы на крестьянке Джаннине выловившем из вод Неаполитанского залива ундину, нужно обладать выдающимся даром драматурга. Именно им был наделен Перро — его “Ундина”, судя по пересказу современников, была поэмой о столкновении мечты и реальности и родной сестрой его же вечно живой “Жизели”. У Лакотта возрожденный спектакль обернулся очередной балетной благоглупостью из жизни внеземных цивилизаций. При этом хореограф так нашпиговал постановку танцами, будто его гонорар измерялся количеством pas. На московских гастролях труппе явно не хватило времени обжить Новую сцену Большого театра: монументальные постройки, колоритно изображенные на тряпках, колыхались на ветру от резвых пробегов крестьянских детей, танцовщики время от времени врезались в детали домашнего интерьера. Но балерины Евгения Образцова и Олеся Новикова (они по очереди блестяще исполнили заглавную партию), Екатерина Осмолкина (единственная на два состава Джаннина) и бесспорный герой нынешних гастролей Леонид Сарафанов (Маттео) станцевали “Ундину” с тем упоением, что заставит проходной спектакль впечататься в память. Хотя в шедевр спектакль Лакотта они, конечно, не превратили. Не преподнес шедевров и вечер современного балета: молодым хореографам гораздо легче придумать красивую концепцию, чем обеспечить ее внятной хореографией. Среди участников программы “Новые имена” эта проблема особенно болезненно ощущалась у Алексея Мирошниченко. Его хореография в балете “В сторону “Лебедя” совершенно скрылась за достижениями сотрудников: за музыкой Леонида Десятникова, дизайном Филиппа Донцова (он воспроизвел товарный штрих-код во весь простор сцены, а на конечности запаянной в черное трико пары танцовщиков прикрепил авиационные багажные бирки), за фортепианными партиями Алексея Гориболя и Полины Осетинской и изумительно точными танцами Олеси Новиковой и Александра Сергеева. Гораздо большую изощренность в соединении pas и композиции балета проявил Никита Дмитриевский, удачно стилизовавший эпоху рококо и современность. Однако заподозрить, что его спектакль имеет сюжет и в его основу положен “Мещанин во дворянстве”, можно только благодаря названию. Успешнее всего справился с задачей Ноа Гелбер. Молодой американец возник в Мариинском театре как ассистент Уильяма Форсайта, но в собственной постановке “Шинели” по Гоголю“он неожиданно проявил себя адептом советских балетных древностей: в его спектакле, как в прописях, внятно воспроизведены требования профессиональной каллиграфии — хорошо подобрана музыка (малоизвестные киноработы Шостаковича), драматургия ясна, образы обозначены, исполнители им соответствуют. Тем не менее на уровень Национального театрального фестиваля балет Ноа Гелбера (он единственный из программы “Новые имена” выдвинут именно в конкурсную программу “Золотой маски”), как и “Ундину” Пьера Лакотта, выводят не столько достоинства постановок, сколько талант исполнителей. Им удается тщательно воспроизводить как скороговорку мелких pas старинной французской школы, так и головоломные поддержки Дмитриевского или пластические теловывороты Гелбера. Танцовщики Мариинского театра — та коллективная звезда, которая гарантирует высочайший уровень спектаклей, несмотря ни на какие обстоятельства.
Карина: Независимая газета 06.03.2007 Майя Крылова Суета вокруг шинели Мариинский театр привез в Москву две балетные программы Гастроли Мариинского театра на сцене Большого театра прошли в рамках национального театрального фестиваля «Золотая маска». Отобранные экспертами «Маски» спектакли символизируют полюсы танцевальной истории: если представленные одноактные балеты современных хореографов – как бы заявки в будущее, то двухактная «Ундина» – ностальгия по прошлому. При всех недостатках эти спектакли – лучшее, что было в Петербурге в прошлом сезоне. Не так давно Мариинский театр, борясь с дефицитом хореографов, предоставил сцену нескольким молодым представителям этой профессии. Из трех постановок цикла «Новые имена» на «Маску» номинирован один балет – «Шинель», но театр решил показать вечер в целом. «Шинель» на музыку Шостаковича поставил заграничный гость Ноа Гелбер – начинающий хореограф. Он решился на любопытный эксперимент, соединив нашу давнюю традицию психологического повествовательного балета и уроки своего наставника Уильяма Форсайта. Добротный, хотя и режиссерски неровный спектакль во многом держится на исполнителе – номинанте «Маски» на лучшую мужскую роль в балете Андрее Иванове. Москвичи увидели и «Мещанина во дворянстве» по Мольеру – комедийный балет хореографа Никиты Дмитриевского, совершенно невнятно поставленный под Рихарда Штрауса – с чрезмерными, банальными ужимками и в пышных костюмах, трактующих старину в жеманном, но современном духе. Третий опус, под названием «В сторону лебедя», сочинен на музыку Леонида Десятникова. Балерина и ее партнер 13 минут обитают в смысловом поле «Умирающего лебедя» на фоне гигантского штрих-кода. В хореографии Алексея Мирошниченко соединяются гармонические линии классического танца и корявость реальных лебедей, когда они на суше. Авторы балета хотели не только поиронизировать над балетным шлягером, но и подчеркнуть его коммерческую беспроигрышность. Псевдостаринный балет «Ундина» поставлен в Мариинке французом Пьером Лакоттом. Переделанная из новеллы немецкого писателя Фридриха де ла Мотт Фуке история любви рыбака и ундины (мифической обитательницы вод) не настолько увлекательна, как, например, блокбастер «Водный мир», тоже погруженный в море. И музыка присяжного балетного композитора XIX века Пуни, как это часто бывает в старых балетах, не претендует на большее, чем удобный аккомпанемент. Та «Ундина», что во времена романтизма сочинили во Франции, до наших дней не сохранилась. Лакотт создал новый спектакль – стилизацию по мотивам старого. Придумал веселенькие «романтические» декорации и «старинные» костюмы. И попытался восславить французскую технику танца, наполненную мелкими движениями стоп. Балет держится на плаву, если есть выверенная как часы работа всей труппы, от солистов до последней танцовщицы кордебалета. Так было на первом московском спектакле, с первым составом исполнителей. Танцевали Евгения Образцова (Ундина) и Леонид Сарафанов (Рыбак), оба номинанты «Маски», и в глаза бросались достоинства постановки – искусные комбинации балетных движений. Но на втором показе исполнители главных ролей были слабее, кордебалет, особенно мужской, отчасти потерял синхронность, и в глаза полезли недостатки. Было очевидно, что Лакотт напрасно презрел характерный танец, не смог разработать многие сценарные ходы, бросив их на полдороге, и, не сладив с потоками танца, впал в монотонность. Внимательный зритель обнаружит в «Ундине» слишком много цитат из подлинных балетов эпохи романтизма. Впрочем, любителям мелодрам «Ундина» дает богатую пищу для размышлений. Когда в финале дева вод погибла, предварительно уведя рыбака от невесты, одна из зрительниц прошептала: «Так ей и надо, разлучнице». из архива за: 06.03.2007
Карина: КОММЕРСАНТЪ ГАЗЕТА КОММЕРСАНТЪ № 35 (№ 3611) от 06.03.2007, ВТ Безымянная хореография // Мариинский театр привез "Новые имена" В балете Алексея Мирошниченко «В сторону "Лебедя"» Олеся Новикова и Александр Сергеев двигаются в сторону Уильяма Форсайта Фото: Павел Смертин / Коммерсантъ В рамках "Золотой маски" на Новой сцене Большого балетная труппа Мариинского театра показала программу одноактных балетов "Новые имена", из которых один – "'Шинель' по Гоголю" – выдвинут на "Маску" в трех номинациях – "Лучший спектакль", "Лучший балетмейстер", "Лучшая мужская роль". ТАТЬЯНЕ Ъ-КУЗНЕЦОВОЙ остается посочувствовать Акакию Акакиевичу, потому что шансов у "Шинели" нет. В "Новых именах" Мариинка представляет трех молодых авторов. Москвич Никита Дмитриевский поставил для петербуржцев "Мещанина во дворянстве" на музыку Рихарда Штрауса, написанную к пьесе Гуго фон Гофмансталя на сюжет мольеровской комедии. Похоже, этот сложный ход исчерпал возможности молодого автора: та 40-минутная безостановочная тусня, которую затевают восемь главных персонажей и восемь вспомогательных (названных учителями и танцовщицами и выглядящих как подмастерья и гризетки), напрочь игнорирует музыку Штрауса и очень туманно соотносится с мольеровским сюжетом. Хореограф не только не способен очертить сюжет и выстроить взаимоотношения персонажей, он даже не может придумать им разные движения. Одно и то же танцуют молодые любовники и слуги, чета Журден и учителя-танцовщицы. Все мечутся из кулисы в кулису – фантазия балетмейстера исчерпывается за 16 тактов музыки, и сценическая мельтешня призвана замаскировать ее отсутствие. Бедные артисты – а среди них обнаруживается великолепная вамп Екатерина Кондаурова и прелестная инженю Евгения Образцова – исполняют все дурацкие задания (типа кувырков, спортивных колес, перекатываний через спину, отряхивания чужих физиономий веничком для смахивания пыли и прочих бородатых шуток) с завидной верой в ценность танцуемого. 13-минутный дуэт "В сторону 'Лебедя'", поставленный петербуржцем Алексеем Мирошниченко на одноименную музыку Леонида Десятникова, по крайней мере не страдает ни доморощенностью, ни претенциозностью. Стильное черно-белое оформление: гигантский штрихкод на занавесе просцениума и черные комбинезоны артистов с бирками на щиколотках. Хореограф по-балетному простодушно обыгрывает фокинского "Лебедя", то расчленяя классические цитаты механической пластикой, то вышучивая балетный романтизм капустнической имитацией куриного шага. Однако выстроен этот дуэт логично, в нем есть композиционная стройность, динамическая игра контрастов. Так что артисты – Олеся Новикова и Александр Сергеев – успевают продемонстрировать и темперамент, и способность к интерпретации, и природные данные, прежде чем в финале балерина угнездится в позе умирающего лебедя, а ее партнер замарширует, рублено взмахивая крыльями – иронический символ классики, на которую всегда есть спрос. Но эти балеты лишь приложение к номинанту. 50-минутная "'Шинель' по Гоголю", поставленная американцем Ноа Д. Гелбером на музыку Дмитрия Шостаковича к кинофильмам "Одна" и "Условно убитый", вызвала энтузиазм не только у экспертов "Маски". Год назад я окрестила постановку самым русским из всех оригинальных балетов, созданных Мариинским театром в последние годы, похвалив за внятность драматургии, гоголевскую атмосферу и яркость сценических образов. Теперь-то ясно, образ всего один – Акакий Акакиевич, блистательно сыгранный и станцованный Андреем Ивановым, претендентом на "Лучшую мужскую роль". В роли трогательного, отчаянно жалкого Акакия Акакиевича он великолепен: съежившаяся фигурка, суетливые ручки, скособоченная походочка и великолепная свобода тела, позволяющая танцовщику исполнять прыжково-вращательные виртуозности на грани возможного – с запрокинутым корпусом, со смещенной осью, почти в падении. Сам же спектакль оказался замшелым драмбалетом, утонувшим в многочисленных пальто и шинелях: дебютант-хореограф, даром что ассистент многоумного Уильяма Форсайта, перенес Гоголя на балетную сцену с обескураживающей примитивностью. Лучше всего ему удались вариации гражданского и военного писем – танцовщики, изображающие эти циркуляры, танцуют свои па параллельно с "пишущим" их Акакием. Специфически балетные образы на этом исчерпываются. Возникающая по ходу дела девушка – то реальная горничная, то олицетворение мечты Акакия о шинели – с головой укутана в эту обширную одежду и озабочена лишь тем, как выпутаться из ее складок. Пьющий портной вдевает нитку в иголку и отматывает сукно; коллеги Акакия жмут ему руки, слегка приплясывая; полицмейстер угрожающе жестикулирует; в финале обворованный Акакий – по всей видимости, живой, хоть и безумный – грабит всех своих обидчиков и купается в куче барахла. Вся эта детская пантомима не совпадает ни с грандиозным Шостаковичем, ни с фантасмагоричностью Гоголя. Американское пальто явно маловато петербургской труппе.
Карина: Российская газета Акробатика на черном На фестивале "Золотая маска" Мариинский театр представил "Новые имена" Александр Фирер Дата публикации 6 марта 2007 г. На новой сцене Большого театра балетная труппа Мариинского театра показала три одноактных балета: "Мещанин во дворянстве" Никиты Дмитриевского на музыку Рихарда Штрауса, "В сторону "Лебедя" Алексея Мирошниченко на музыку Леонида Десятникова и "Шинель" по Гоголю" в хореографии американца Ноа Д. Гелбера на музыку Дмитрия Шостаковича. Балет "Мещанин во дворянстве" Никиты Дмитриевского дает молодым артистам возможность "оторваться" в современной лексике. Это вольная стихия динамичной пластической импровизации, ироничный легкий балет, вбирающий в себя и классику, и современный танец, и акробатику, и даже катания по полу на спине и на роликовых досках. Драматургия Мольера сложная, и, хотя постановщик попытался представить скелет сюжета, всех персонажей, все сцены и их хронологию, получилось обо всем и не о чем. Поэтому лучше не зацикливаться на том, кто есть кто, а лишь следить за сценками комедии положений, растворенными в танце. Танцовщики появляются один за другим из-за темных кулисных створок на заднике, "рассказывая" каждый о себе. Гордо вышагивающая Евгения Образцова (служанка Николь) в белом паричке Мэрилин Монро: она заигрывает с оркестрантами так, что из оркестровой ямы слышатся стоны. Пластически одаренные Михаил Лобухин (господин Журден), точно оживший экранный образ из "Барышни и хулигана", и Александр Сергеев (Ковьель) в баскском берете. Эффектная и стильная роковая красавица в черной коже и в розовом трико Екатерина Кондаурова (маркиза Доримена). "В сторону "Лебедя" - более серьезный балет. Композитор Леонид Десятников в своем опусе математически проинтегрировал и лингвистически обыграл название первой книги прустовского шедевра "По направлению к Свану". Сван - это одновременно и фамилия главного героя, и английское swan - лебедь. Это некий комментарий к фокинскому "Лебедю" на музыку Сен-Санса, которая проскальзывает в десятниковском опусе. Весь задник сцены занимает черно-белый штрих-код с множеством цифр, сканировать который дано лишь посвященным "хакерам" от балета. Дуэт талантливых танцовщиков нового поколения театра Олеся Новикова и Александр Сергеев в черном трико и с закольцованными ногами, как у птиц, вдохновенно наполняют повадками пернатых и классическими движениями эту экспромт-фантазию хореографа Алексея Мирошниченко. Молодой хореограф тонко и изобретательно обнаруживает перекличку и с "Лебедем" Сен-Санса, и с романом Марселя Пруста "По направлению к Свану", рассказывая о кровном противостоянии классики и модерна в балете. Для Мирошниченко этот спектакль - реверанс великой харизме русского классического балета. Юные танцовщики, превозмогая современную ситуацию утраты традиций и нивелирующей глобализации в искусстве, инстинктивно стремятся к академическим канонам классического танца. Лебедь - это легендарный символ Белого балета. Мариинский вечер в Большом завершал балет "Шинель" по Гоголю" Ноа Д. Гелбера на музыку Дмитрия Шостаковича к кинофильмам "Одна" и "Условно убитый". Спектакль поставлен в лучших традициях отечественного сюжетного балета второй половины XX века. Есть в спектакле и гоголевская атмосфера, и полифоническое прочтение, и литературные подтексты, и даже главный персонаж - Акакий Акакиевич в прекрасном исполнении Андрея Иванова. Это абсолютное актерское свершение: технически сложным, изощренным языком рассказывает Андрей Иванов и о "человеке в футляре", и о жалком, закомплексованном существе, в котором мерцает множество импульсов и стремлений - от влечения к женщине до маниакального желания шинели. Гелберу и Иванову удалось проникнуть и перевести на пластический язык необъятность внутреннего мира маленького человека. Акакий Акакиевич обитает по Гоголю в гнетущей атмосфере страха и зависимости. Мефистофелевская сделка с портным (блестящее исполнение Ислома Баймурадова) открывает Акакию Акакиевичу дверь в зазеркалье мечты: летающая, а затем и выросшая ввысь до колосников новая шинель превращается в гиперболизированную идею фикс, ненасытную жажду человека обладать тем, что не дано. Но эта шинель буквально накрывает и вдавливает героя в землю. В конце концов главный персонаж погребает себя под ворохом тряпок. Современность послания очевидна: вещевая лихорадка застилает взгляд, а люди не боятся быть погребенными под горой своих неутолимых желаний.
Карина: ГАЗЕТА "Шинель" с прорехами Мариинский балет показал в Москве спектакли - номинты на «Золотую маску» В преддверии вручения ежегодной национальной театральной премии Мариинская труппа представила в Москве четыре спектакля. Это двухактный балет "Ундина" французского хореографа Пьера Лакотта и три одноактные постановки: "Мещанин во дворянстве" Никиты Дмитриевского на музыку Рихарда Штрауса, «В сторону «Лебедя» Алексея Мирошниченко на музыку Леонида Десятникова и "Шинель" американца Ноа Д. Гелбера на музыку Дмитрия Шостаковича. «Ундина» поставлена по мотивам легендарного спектакля XIX века, созданного Жюлем Перро - одним из отцов-основателей балетного романтизма. История о морской деве, погибшей от любви к смертному, с успехом шла на Мариинской сцене до начала XX века под названием «Наяда и рыбак». Авторитетнейший танцовщик и знаток старинной хореографии Петр Гусев сохранил в виде сюиты ключевые фрагменты спектакля, в том числе хит эпохи: танец Наяды с тенью - эпизод, когда русалка превращается в человека и замечает, что у нее, как у всех смертных, появляется тень. Эта сюита успешно исполнялась на сценах Большого и Мариинского театров в конце 1980-х годов ведущими солистами труппы. Пьер Лакотт воспользовался музыкой итальянского композитора Цезаря Пуни - той же самой, что звучала в этом спектакле 100 с лишним лет назад. Декорации, костюмы и танцы - новые, выполненные Лакоттом в соответствии с его представлениями о романтическом балете. Эти представления в корне расходятся с тем, что известно о самой сути вклада Жюля Перро в историю хореографии. Перро был мастером «действенного танца», подчинявшего отбор виртуозных па актерским задачам и развитию драмы. Лакотт действует противоположным образом: предъявляет набор трудных танцевальных комбинаций как упражнения, совершенно не заботясь, характеризуют ли они персонажей, соотносятся ли с сюжетом и не утомляют ли публику бесконечным повтором виртуозных мелких движений. Беда, однако, не в том, что по стилю новая «Ундина» не похожа на спектакль Перро, а в том, что работа Лакотта-хореографа попросту несостоятельна в художественном отношении. Скомпоновать движения - еще не значит создать хореографический образ. Точно так же, как повесить холщовые задники с аляповатым изображением моря и кулисы с деревьями будто из диснеевского мультфильма - еще не значит создать образ театра XIX столетия. "Мещанин во дворянстве" выгодно отличается от "Ундины" только краткостью. Изложить сюжет, охарактеризовать персонажей и сочинить танцы постановщик не смог. Действие ограничивается беготней, комическими ужимками и катанием по полу. А наиболее комичное состоит, пожалуй, в том, что именно "Мещанин во дворянстве" Мольера был одной из самых популярных пьес, из созданных при дворе "короля-солнце" в жанре комедии-балета -прародителя современных балетных форм. И именно в его тексте содержатся иронические пассажи о всеобщей значимости умения танцевать. "В сторону "Лебедя" - пародия на хит Михаила Фокина: цитаты этой миниатюры распределены между балериной и ее партнером и комически препарированы. Действие происходит на фоне грандиозного штрих-кода, что само по себе впечатляет сильнее танца. "Шинель" призвана взять реванш за все вышеперечисленное: в ней есть и внятность фабулы, и танцевальные образы, и тщательно выстроенная хореография. Но фантасмагорическая музыка Шостаковича одним махом обессмысливает все это школьное усердие: в нескольких тактах выражено много больше, чем хореограф пытается показать на протяжении всего спектакля. Выходит, что творческим итогом изнурительного труда ведущей балетной труппы мира в прошлом сезоне предложено считать лишь три исполнительские работы. Евгения Образцова и Леонид Сарафанов успешно сдают школьный экзамен на сугубо техническую виртуозность в «Ундине», а Андрей Иванов демонстрирует пластическую и актерскую свободу в роли Акакия Акакиевича. Наград для всего наличного состава труппы за терпение и выносливость «Золотая маска», увы, не предусматривает. 06.03.2007 / ЯРОСЛАВ СЕДОВ Материал опубликован в "Газете" №41 от 07.03.2007г.
Карина: Известия Ундина в шинели На "Золотую маску-2007" Мариинский театр привез "Ундину" в постановке Пьера Лакотта и три одноактовки под общим названием "Новые имена". Под "именами" подразумеваются молодые постановщики — Никита Дмитриевский, Алексей Мирошниченко и Ноа Д. Гелбер. Оба сочинения заявлены в номинации "Лучший балетный спектакль". Лакотт и Гелбер претендуют на звание лучшего хореографа. Танцовщики Евгения Образцова, Леонид Сарафанов и Андрей Иванов поборются за лавры лучшего исполнителя. У Лакотта сюжет "Ундины" выглядит незатейливо. На фоне бирюзового моря рыбак Маттео и рыбачка Джаннина готовятся к свадьбе. В разгар дружеской гулянки отец отправляет Маттео на промысел. Вместо рыбы юноша вытаскивает милую девушку в белом. Но это не утопленница, как можно было предположить, а морская дева Ундина. Бедный землянин разрывается между невестой и посланницей вод. Душевные терзания сопровождаются многочисленными и отнюдь не грустными танцами. Под занавес разбушевавшаяся стихия поглощает неверного жениха и его неземную возлюбленную. Подобным историям в романтическом балетном театре несть числа. Зачем понадобилось воскрешать именно эту — вопрос. Соображения местечковой гордости в данном случае не проходят. Балет, шедший в Петербурге под названием "Наяда и рыбак", — далеко не культовый. Во всяком случае авторские спектакли, сделанные Мариусом Петипа специально для Мариинки, представляют значительно большую патриотическую ценность. Рассматривать "Ундину" как опыт исторической реконструкции также бессмысленно. Лакотт недаром называет себя "парфюмером", воскрешающим не букву, а дух исчезнувших балетов. Причем дух этот вне зависимости от флакона одинаков. "Ундина" в Петербурге, "Дочь фараона" в Москве, "Пахита" и "Сильфида" в Париже — везде один и тот же набор фирменных комбинаций. Реанимировать балет ради музыки — еще более глупо. Достоинства партитуры исчерпываются бесконечными "ум-ца" в примитивной оркестровке. Да и эту малость оркестр, ведомый Михаилом Синькевичем, умудряется испортить: неслаженности медной группы могут позавидовать лабухи на "жмурках". Что же остается на радость зрителю? Только артисты, способные прочувствовать очарование старинной наивности. В "Ундине" на весь первый состав такой случай один — юная Евгения Образцова. Миниатюрная девушка так разводит ручками и покачивает головкой, что действительно веришь: ее место на романтической гравюре. К тому же танцовщица замечательно резво и мягко работает ножками, сообщая фиоритурам господина Лакотта не видную в ином исполнении естественность. В то же время затевать большой и дорогостоящий спектакль только ради госпожи Образцовой — не по-государственному расточительно. Однако, как показывают опыты молодых хореографов, в Мариинке дар самоограничения вообще не в почете. Взять, к примеру, "Шинель", сочиненную Ноа Д. Гелбером. На первый взгляд затея беспроигрышная. Есть яркая театральная музыка — саундтрек Дмитрия Шостаковича к фильмам "Одна" и "Условно убитый". Имеется крепкая сюжетная основа с характерной петербургской нотой — одноименная повесть Гоголя. Присутствует блестящий артист — выразительнейший в каждом движении Андрей Иванов. А спектакля, держащего в постоянном напряжении, — нет. Конструктивных идей, включающих отличную находку — гигантскую, до колосников, шинель, поглощающую Акакия Акакиевича, хватает ровно на полчаса. Остальные двадцать минут номинант Гелбер блюдет правила драмбалета: дотошно пересказывает сюжет и вводит отсутствующую в первоисточнике даму-гардеробщицу (она же героиня эротических снов маленького человека). То есть занимается словоблудием. Зрители проклинают навязчивость хореографа и тоскуют о художественном вкусе. Впрочем, Шостакович в этих случаях выражался проще: "Не скучно, понимаете ли, не скучно должно быть..." Светлана Наборщикова 18:33 06.03.07
Карина: источник Новая газета № 17 от 12 марта 2007 г. Бог и мелочь «Золотая маска»: балеты Мариинского театра на сцене Большого "Ундина" Пьераа Лакотта "Шинель" Ноа Гелбера обветшала, но по росту Андрею Иванову Пожилой мужчина с мелкими чертами на крупном лице с началом балета «Ундина» включил видеокамеру и начал снимать, стараясь никому не мешать. Девушка, сидевшая позади, зашикала: «Мешаете смотреть!». «Да это же хореограф Пьер Лакотт», — досадливо объяснила переводчица. Хореографу было важно запечатлеть все нюансы техники, с таким трудом освоенной и с таким блеском исполненной мариинской труппой. «Балетный антиквар» — так называют Пьера Лакот-та, восстановившего множество старинных спектаклей. Сотрудничество Лакотта с Мариинским (тогда — Кировским) театром началось в 1979 году. В 2000-м он поставил в Большом балет «Дочь фараона» по мотивам Петипа. Работа над «Ундиной» шла около четырех лет: «Я изучил первую версию балета, которую Жюль Перро поставил в Лондоне в 1843 году. В моем распоряжении были только ноты скрипичной партии, написанной Цезарем Пуни, и отзывы критики… Я не имел возможности восстановить костюмы и декорации по имеющимся документам, поэтому создал их в том виде, который, как мне кажется, диктовала эстетика той эпохи». Спектакль изящен, как старинная шкатулка. Грациозные (забытое слово!) движения наполнены мелкой вычурной техникой, физически несложной, но требующей большого мастерства (забытая сегодня французско-итальянская школа, с которой и начинал свою славу «дом Петипа»). Костюмы пейзан (словно «жевуны» и «мигуны» из сказки Волкова), текучие платья русалок-ундин, прелестные изумрудные сосны на сцене, живые ослики в упряжке, лодочка рыбака Маттео. И сам он: точеный мальчишечка с лицом избалованным и невинным (Леонид Сарафанов). Как говорил Лакотт, сочиненный им заново балет «Ундина» лежал некоторое время под водой — ждал рыбака, который «вытянет его на поверхность». Леонид Сарафанов, невысокий и легкий, вдохновил Лакотта на сочинение множества вариаций и фуэте, которые солист Мариинского исполняет аккуратно, изящно, в стиле le petit и, к удовольствию публики, в легком рапиде — ненадолго зависая в воздухе в прыжке… История сицилийского рыбака Маттео, накануне свадьбы с красавицей Джаниной (Екатерина Осмолкина) полюбившего другую красавицу, из подводного царства (Евгения Образцова), рассказана очень просто. (Забытая радость понимания происходящего на сцене — привилегия классического балета!) «Ундина» впитала итальянскую, французскую и российскую школы, на которых вырос Лакотт: его первым учителем была звезда Мариинского театра Любовь Егорова. Позднее Лакотта учили Карлотта Замбели из «Ла Скала» и Гюстав Рико, «чистый продукт французской школы». Ундина умирает, по предсказанию Королевы Моря, после того как опадают лепестки с подаренной ею розы. Маттео от горя кидается в море. А музыка Цезаря Пуни — светлая, утешающая, даже торжествующая. Положенный «хоррор» никто не нагоняет. Музыка делает другие выводы из смертей влюбленных. Волны подхватывают их и уносят. Если это постановочные мелочи, то бог — в таких мелочах. «Ундина» выдвинута на «Золотую маску»-2007 в четырех номинациях — «Лучший балет», «Лучший балетмейстер», «Лучшие исполнители» — женской и мужской роли. Вечер трех одноактных балетов «Новые имена» знакомит с молодыми хореографами. Вот здесь программка нужна обязательно — про что танцуют, что имеют в виду, какие смыслы велено находить: современное искусство при всем релятивизме удивительно ультимативно, главный запрет — наслаждение искусством (здесь танцем) как таковым. «Мещанин во дворянстве» москвича Никиты Дмитриевского перелагает сюжет Мольера на язык танца и музыку Штрауса. Занятия на многочисленных фестивалях современного танца в Москве и работа в труппе NDT знаменитого голландского хореографа Иржи Килиана принесли Дмитриевскому свободу мысли, но и сумбур: многообразию придуманных им «штучек» не устаешь радоваться — и на роликах выезжают, и из кулис подсматривают. Но слишком много намешано: соединение классической техники и джаза удачно, а вот contemporary и контактная импровизация непонятны молодым балетным телам. Недостаточно для современного балета одеть танцовщиков в дискотечный наряд и навязать им куцых хвостиков на затылках, а с балерин снять пуанты. Их босая стопа не осознает сцену как поверхность для танца: балетных учили летать. «В сторону лебедя» — тонкая умная шутка по мотивам прустовского «В сторону Свана» и балетного «Лебединого». Академический минимализм музыки Десятникова для двух фортепиано (за инструментами — звезды Алексей Гориболь и Полина Осетинская) подчеркивает форсайтовский стиль вывороченных суставов Алексея Мирошниченко, репетировавшего с труппой Мариинского форсайтовские балеты и незаметно для себя впитавшего философию жеста американского хореографа. Два графичных силуэта — Черная Лебедица (Олеся Новикова) и ее тень (Александр Сергеев) — мечутся встревоженными отражениями на цифрах гигантского штрихкода, заменившего задник. Всполохи распятых нервов в дуэте словно высвечены в толпе супермаркета, обнажая танец жизни внешне сумасшедшей и тайно нежной. «Шинель» Ноа Гелбера, танцовщика Frankfurt Ballet форсайтовской эпохи, — скорее драмбалет, пример поклонения иностранца русской литературе (за что и номинирован на «Маску» как «лучший балет» и «лучшая работа хореографа»). Башмачкин Андрея Иванова — маленький и нескладный, очень органичный в растерянности и попытках танцевать, как принято в «высших кругах», пластикой удивительно похож на гоголевских персонажей театрального актера Павла Деревянко. Шинель у Гелбера — девушка (Светлана Иванова). По-хорошему это история на пять минут (но каких!), однако морок Петербурга, танцы Светского и Военного письма, чиновников, грабителей, портного, полицмейстера — все занимает время. Лучший момент спектакля (Башмачкин входит в выросшую до потолка гигантскую шинель, словно возвращается в материнское лоно и прячется в его складках) теряется в круговерти второстепенных персонажей, которых к финалу все больше «перетанцовывает» музыка Шостаковича. Замысел у молодых хореографов, как бы ни было прекрасно их резюме, на стадии воплощения размывается их же руками — самоограничения не хватает. А старшие смотрят сквозь слезы умиления: на вас вся надежда! Екатерина Васенина 12.03.2007
Карина: источник Российские вести(8)1858 7-14 марта «Золотая маска» представляет Со 2 по 5 марта на новой сцене Большого театра в рамках театрального фестиваля «Золотая маска» прошли гастроли балета Мариинского театра. Без Гергиева. Гастроли любимого москвичами Мариинского театра никогда не проходят незамеченными - билеты на эти вечера были распроданы уже за несколько месяцев, и спектакли прошли при полном аншлаге. На этот раз питерцы привезли сразу четыре премьеры: 2 и 3 марта вниманию зрителей был представлен балет «Ундина», а 4 и 5 марта – три одноактных балета: «Мещанин во дворянстве», «В сторону «Лебедя» и «Шинель» по Н.В. Гоголю. Все четыре спектакля номинируются на премию «Золотой маски». «Ундина» – работа французского хореографа П.Лакотта. В московском Большом театре уже не первый сезон успешно идет поставленный им балет «Дочь фараона». «Ундина», как и «Дочь фараона», спектакль в классическом стиле, и так же, как и «Дочь фараона», написан на музыку итальянского композитора XIX в. Ч.Пуни. К сожалению, либретто и музыка «Ундины» не балуют зрителя оригинальностью. Так, например, сюжет этого балета явно сходен с «Сильфидой» и «Жизелью», а его музыка иногда сильно напоминает (а иногда и цитирует) «Дочь фараона». Многие зрители, не очень внимательно прочитав афишу, надеялись в эти вечера увидеть за дирижерским пультом В.Гергиева и были разочарованы, что им не удалось встретиться со своим кумиром («Ундиной» дирижировал М.Синькевич). Вялая, иногда фальшивая игра оркестра сбивала публику с толку. «Неужели это тот самый оркестр, которым руководит Гергиев?» - недоумевали зрители и пожимали плечами… Наверное, многие из них очень бы удивились, если б узнали, что сам Гергиев редко дирижирует балетными спектаклями, возможно считая эту музыку слишком легкой для исполнения и потому неинтересной. На самом деле в Мариинском театре уже давно существует два состава оркестра: первый – оперный, играющий также и симфонические концерты, – этот оркестр работает под управлением Гергиева. Второй – балетный. Они реже видят главного дирижера театра и имеют более спокойный график работы… Однако в эти вечера не только звучание оркестра вызвало нарекания публики – мастерство танцоров тоже оставляло желать лучшего. «Все-таки они – провинция…», - сочувственно кивали московские балетоманы, привыкшие к каскадным прыжкам и головокружительным пируэтам московского Большого балета. «Начали за здравие, закончили – за упокой», - соглашались другие, при этом имея в виду не только балетный сюжет… Действительно, из-за нехватки балетного профессионализма темпы некоторых номеров были до такой степени замедленными, что казалось – оркестр вот-вот остановится. Поэтому музыкальный аккомпанемент звучал тяжеловесно и грубо и иногда напоминал сопровождение утренней гимнастики, доносившейся из радиоприемников 80-х. Но есть в «Ундине» и позитивные стороны – это сценическое оформление, автором которого является тот же П.Лакотт. Его яркие костюмы и часто меняющиеся живописные декорации радуют глаз. Справедливости ради отметим, что в этом балете используют уже испробованные в «Дочери фараона» и забавляющие публику сценические эффекты: появление на сцене животных, полеты манекенов через всю сцену. На этот балет можно без колебаний отправляться с детьми младшего или среднего школьного возраста. Все это забавно и зрелищно… Без сомненья, «Ундина» найдет своего зрителя. В наши дни красочность спектакля становится все больше актуальной, так как выступает противоположностью сценическому минимализму. Сегодня многие «продвинутые» постановщики считают своим долгом создавать спектакли либо совсем без декораций, либо с использованием странных конструкций. Из-за этого спектакли часто получаются голыми, унылыми, а иногда просто корявыми. Как ни странно, но почему-то именно эта «корявость» возводится ими в ранг «эстетства». Такие спектакли хотя и обладают претензией на оригинальность, не радуют зрителя и не пользуются популярностью. Так, например, не понятно, куда девались декорации в балете «Мещанин во дворянстве» (хореография Н.Дмитриевского на музыку Р.Штрауса). Этот спектакль распадался на глазах. Глядя на постановку, невольно вспомнились кадры из фильма М.Захарова «12 стульев» - эпизод, когда Остап Бендер и Киса Воробьянинов приходят в театр на просмотр обновленной постановки спектакля «Женитьба» с единственной целью – найти пропавшие стулья. Киса, привыкший к классическому варианту спектакля, удивленно спрашивает Остапа: «А где же занавес, где декорации?» На что Бендер многозначительно отвечает: «Ищут». И важно продолжает: «Киса, вы безнадежно устарели и даже не восприимчивы к театральному эксперименту». «Мещанин во дворянстве» хотя и проходит без декораций, все-таки имеет единственную деталь сценического оформления – это …стулья, на которых в одном из эпизодов сидят танцоры. Так что после просмотра балета навязчиво возникает в памяти продолжение все той же сцены из фильма: «А знаете, Киса, - задумчиво произносит Остап,- мне спектакль нравится… Нет, не все одинаково хорошо, не все ровно, но есть главное – …стулья целы». Другой балет вечера – «В сторону «Лебедя», постановка молодого питерского хореографа А.Мирошниченко на музыку Л.Десятникова. В спектакле участвуют всего четыре исполнителя – двое танцоров на сцене и два пианиста за сценой. Спектакль идет без оркестра. Эта камерная бессюжетная постановка, продолжительностью 13 минут, по форме имеет скорее вид балетной миниатюры, чем одноактного балета, хотя работа квартета выглядела довольно слаженно и интересно: графичная пластика движений танцоров оригинально сочеталась с колористической звучностью роялей. «Шинель» на музыку Д.Шостаковича – заключительный и, пожалуй, самый глубокий балет из этих гастрольных спектаклей. Оркестровое сопровождение балета (дирижер П.Смелков) - также более-менее удачно. Пожалуй, можно считать этот спектакль успешной работой американского хореографа Ноа Д. Гелбер – тем более, что изначально музыка этого балета существовала лишь в качестве оформления кинофильмов «Одна» и «Условно убитый». Характер главного героя балета, Акакия Акакиевича в исполнении А.Иванова, получился выразительным и литературно достоверным… В заключение отметим, что гастроли Мариинского балетного театра не вызвали бурного восторга публики и только лишний раз подтвердили суждение, давно устоявшееся у театралов: «Если балет, - то предпочтительней Большой, если опера – то Мариинская». Автор - Лада МЕРКУЛОВА.
Карина: источник Россiя №9 15-21 марта 2007 Блестящий улов Елена Соломинская, фото автора У балетов, как и у людей, – свои судьбы и свои истории. Есть среди них те, которые дошли до наших дней практически не изменившись, застыв, словно памятники эпохам их рождения и талантам их создателей, есть те, которые пережили множество редакций и живут на разных сценах своей жизнью, и есть те, которые подобно птице-фениксу, возрождаются из небытия, обретая вторую жизнь. Мариинский театр имеет в своем репертуаре все три примера. Его “Баядерку”, идущую в редакции Мариауса Петипа 1900 г., можно назвать иллюстрацией к истории балета. Есть целый ряд классических балетов, которые идут в Мариинке в традиционных для русской сцены ранних редакциях того же Петипа или, например, в поздних версиях – Константина Сергеева. А, например, “Ундине” выпало нелегкое испытание: балет-феерия, столь близкий по духу его классическим собратьям – большим балетам “Дочь фараона”, “Баядерка”, “Сильфида”, “Лебединое озеро”, - он шел в Большом театре Санкт-Петербурга еще при царе Александре II под названием “Наяда и рыбак”, но в послереволюционные годы никогда не был поставлен на отечественной сцене. История сохранила для потомков лишь впечатления очевидцев и фотодокументы: Матильда Кшесинская в роли Ундины или совсем юный Вацлав Нижинский в костюме куклы-марионетки с перьями на голове. Остается загадкой, почему балет, в котором столько сказки, романтики и чувственности, почти столетие ждал своего часа... Французский хореограф Пьер Лакотт известен в балетном мире прежде всего как хореограф-реставратор, ожививший более 20 хореографических мумий. Славу принесла ему реконструкция балета “Сильфида”, идущего сегодня на сценах восьми национальных театров: он выполнил завещание внука великой балерины Марии Тальони и восстановил "Сильфиду" максимально близко к оригинальной версии 1832 г. На сцене Большого театра с большим успехом идет поставленный в 2000 г. Лакоттом балет “Дочь фараона”. “Ундина” в Мариинском театре представляет реконструкцию балета Пауля Тальони “Ундина, водяная нимфа” 1836 г., а также поздних версий Жюля Перро и Фанни Черрито. И если помпезная “Дочь фараона” как нельзя лучше подходит по семантике к московской сцене, то “Ундина” - балет абсолютно питерский: морские волны, наяды, русалки, мистика и видения... Моряк Маттео влюбляется в русалку Ундину, которая, как выясняется, ради своей любви готова не только выпрыгнуть на берег и проникнуть в мир людей, довести бедного юношу до безумия чувств и изнеможения, но и ухищренно избавиться от конкурентки – невесты Маттео Джаннины. Можно только догадываться, каких мучений стоила Пьеру Лакотту реинкарнация этого исторического чуда. Пришлось отказаться от многих мимических картин и пластических сцен, присущих балетам ХIX века. Миманс, который подчас в классических балетах тяжел и старомоден, у Лакотта, наоборот, оригинален, выигрышен и совершенен. О главных исполнителях – Ундине (Олеся Николаева) и Маттео (Владимир Шкляров) – хочется сказать особо. Сказать, что они танцуют свои партии, – это значит не сказать ничего. Они творят, колдуют, парят, создавая восхитительный по красоте техники и выразительности образов танец. Понять Ундину можно: в столь соблазнительного Маттео невозможно не влюбиться. Красивый, длинноногий, тонкий юноша с очаровательной улыбкой танцует с таким вдохновением, искренностью и задором, как это чаще можно увидеть на выпускных экзаменах, чем у иных премьеров. Мелкую пальцевую технику пара преодолевала с легкостью и элегантностью маститых танцовщиков, и в этом прочитывалась вагановская школа обоих исполнителей. Балетоманы вздыхали и тихо роняли слезы умиления. Остается надеяться, что номинированная на “Золотую маску” в четырех категориях “Ундина” выловит как минимум несколько.
Floria Tosca: Олеся Николаева? Молодцы!
Карина: источник Литературная газета № 10 (6110) 14 – 20 марта 2007 г. Как импортный хореограф «Шинель» примерял Сразу двух зарубежных балетмейстеров выпустила Мариинка в погоню за «Золотой маской» Оговорюсь сразу: я не стану оценивать качество танца актёров Мариинского балета. Они танцуют как умеют. А умеют блестяще. То есть танцовщики способны без труда реализовать все режиссёрские замыслы. Однако спектакль должен быть больше суммы прекрасно исполненных партий. Обидно, если это условие не выполнено. Особенно когда к исполнителям претензий нет. Пьер Лакот, взявший к постановке «Ундину», пошёл по пути программного консерватизма. Могло показаться, что хореограф нашёл в архивах записи прошлого века и бережно восстановил классический рисунок. Но это не так. Лакот сделал оригинальную версию, погрузив танец в нарочито архаичную стихию французской академической школы. В «Ундине» есть всё, что мы ждём от подобного зрелища. Безупречно исполненные сольные партии, филигранная работа кордебалета, буйство красок «бытовой части», строгость и возвышенность «белого балета». Очень мило. Только этого мало, когда спектакль претендует на звание лучшего. Сюжет прост. Его можно выразить одним предложением: рассказ о том, как морочит людей нечистая сила. Решённый в терминах романтизма. Предполагающего космические страсти. Рождающего бурные чувства. И вот здесь желательно увидеть сильные эмоции, воплощённые в некоем неистовстве танца. Чего, увы, не произошло. Наши русалки не похожи на европейских ундин. Нам ближе утопленницы Гоголя. Они русские и танцевать должны по-русски. Взаимодействуют с ними тоже по-нашему. В существующих формах родного балета. Балета, вполне сложившегося в «зрелый ампир». Вместо этого «мусью француз» предложил россыпь мелкой техники, хорошей, но тяготеющей даже не к избыточности барокко, а к необязательности рококо. Романтического разгула эмоций в спектакле не было. А ведь он весь в эпохе романтизма. И либретто, и музыка оттуда. Но Лакот оставил это главное без внимания. В результате мы получили второй извод «Жизели», но «Жизель» всё же лучше. И в музыкальном отношении (Цезарь Пуни безусловно уступает Адаму), и в литературной основе. О гениальной хореографии Коралли-Петипа и вовсе умолчим. Её все знают. Сомнений нет, «Ундина» Лакота прелесть как хороша. Уже за одну верность традиции хореограф заслуживает самого искреннего восхищения. Но для «Золотой маски» этого, согласитесь, маловато. Даже если мы оставим без внимания ряд чисто «школярских» ходов в режиссуре, обнажающих недостаток именно постановочного воображения автора довольно смелой по нынешним временам хореографии. Скорее, скептичный, нежели доброжелательный, приступил я к просмотру «Шинели». Не мог вместить, что Гоголя можно станцевать. Тем более что танец придумал Ноа Д. Гелбер, человек иной культуры, никогда в школе Гоголя не проходивший. Видимо, это и спасло спектакль, который в результате вплотную приблизился к классу безусловных шедевров. Только современный европейский мастер мог так прочесть «Шинель». Мы увидели «маленького человека», которого, как выяснилось, Гоголь вовсе не любил. Любил он Тараса Бульбу, кузнеца Вакулу, весёлых бурсаков, а Акакия Акакиевича – нет. Жалел, сочувствовал, но не более. Нас не то чтобы обманули в школе – просто сложно было объяснить людям, пропитанным духом высокого советского аскетизма, «кабалу дресс-кода». Молодой иностранец увидел в «Шинели» то, что увидеть ещё недавно нам было не под силу: маниакальный бред фетишиста. Шинель в воображении Башмачкина воплотилась в женском образе (единственном в балете). Более того: она явила собой саму женственность (а это свойство товара, представленного симулякром, было вскрыто только в ХХ веке!). Если вдуматься, всё это у Гоголя есть. Гелбер ничего не придумал. Он честно следовал автору. Просто увидел в русском классике чуть больше, чем мы привыкли. Хореограф даже пошёл на опасный эксперимент: музыкальный финал (и финал, собственно, истории Акакия Акакиевича) он сделал ложным. На вершине эмоциональности гениальной музыки Шостаковича (написанной, кстати сказать, по другим поводам) он не прервал историю, а дал нам ещё и «Повесть о капитане Копейкине». Показав посмертное существование Башмачкина – этого ангела мщения, успокоившегося душой лишь на груде «трофейных» шинелей. Но и это, кажется, не всё: балет завершается музыкальным «вдохом». Да таким, что и выдохнешь не сразу. Что дальше? Даже страшно становится. Это смело. Сильно. Это – апофеоз потребительской психологии, спорящей с христианским тезисом о том, что на тот свет ничего материального с собой не возьмёшь. Гениален Гоголь, умён Гелбер, увидевший в «Шинели» то, что от невнимательного взора ускользало. Совершенство спектакля проявилось не в одной глубине погружения в материал. Сценография, решённая преимущественно в чёрно-белых контрастах и минимализме декораций (Сэмюэл Гелбер, Ноа Д. Гелбер), вполне соответствовала «зоне сумерек» гоголевского чиновничьего Петербурга, сумеречности сознания «маленького человека». Танец? О, в «Шинели» реализовался как раз тот случай, когда о танце забываешь. Просто нам рассказывают. Как? Ах, да! – танцуя. Смотришь – и восхищаешься подлинностью изображения жизни. Музыка? Потрясает и идеально подходит в качестве «русла» как для Гоголя, так и для Гелбера. Хореограф угадал всё. Претензий никаких. «Шинель» пришлась ему впору, а скромности его хватило на то, чтобы данный «предмет верхней одежды» не перекраивать, не перешивать под себя. Евгений МАЛИКОВ
Карина: источник The Moscow Times March 16 - 22, 2007 The Nymph and the Clerk The Mariinsky presents "Ondine," the reconstruction of a 19th-century ballet about a doomed sea sprite, and a new ballet based on Gogol's "The Overcoat." By Raymond Stults Published: March 9, 2007 As a rule, the Golden Mask theatrical awards festival -- which this year runs from March 28 to April 14 -- requires a Moscow showing of its nominated productions within the time frame of the festival. But due to problems scheduling performances for those particular weeks, the Bolshoi Theater, St. Petersburg's Mariinsky Theater and the Novosibirsk Theater of Opera and Ballet have received a special dispensation this year to present their nominees ahead of schedule. Last weekend, the Mariinsky took over the Bolshoi's New Stage for the Golden Mask performances of its two nominated ballets: the nearly forgotten 19th-century classic "Ondine," as reconstructed by French choreographer Pierre Lacotte, and "'The Overcoat' After Gogol," a dance setting of one of the most famous short stories in Russian literature by U.S. choreographer Noah D. Gelber. Both looked like prime contenders for the honor of a Golden Mask as best production of ballet. "Ondine" first appeared in London in 1843, the work of Frenchman Jules Perrot, who had co-created the ever-popular "Giselle" two years earlier. Cesare Pugni, the composer of some 300 ballet scores (65 of them during his subsequent tenure as First Imperial Ballet Composer in St. Petersburg) supplied the gorgeously tuneful music. Renamed "The Naiad and the Fisherman," the ballet arrived in St. Petersburg in 1851. Six years later, it came to the Bolshoi, and up until the 1920s it enjoyed great popularity on the Russian stage. Based on a celebrated short novel by Prussian nobleman Friedrich de la Motte-FouquО, "Ondine" tells of a young Sicilian fisherman, Matteo, who one day finds the sea sprite Ondine captured in his net. The two fall in love, and Ondine returns to the waters to beg the Queen of the Sea to allow her to become human and marry Matteo. Permission is granted, but only on the condition that a rose she is given retain its petals until after the marriage takes place. Otherwise, she will die. Needless to say, the petals fall off just as the wedding ceremony is about to begin, whereupon Matteo joins Ondine in a watery death. As with most ballets of its era, the story of "Ondine" is told in brief episodes of pantomime and serves mostly as the excuse for a virtuoso display of dancing. And, indeed, virtuosity was the order of the evening at the Mariinsky's performance last Friday. Choreographer Lacotte is well-known to Moscow audiences for his similar reconstruction at the Bolshoi seven years ago of "The Pharaoh's Daughter." Once again, as with the Bolshoi, he proved himself little less than a magician in successfully transmitting to a Russian-trained troupe of dancers the precise, quick movements and now-unfamiliar poses of French origin that dominated the world of ballet in the middle of the 19th century. Both of the young principals on Friday, Yevgenia Obraztsova in the title role and Leonid Sarafanov as Matteo, are in the running for individual Golden Mask awards, and both danced separately and together with exceptional brilliance. In the case of Obraztsova, one would have to search far and wide to find such near-perfection in the placement of feet, hands and arms. Sarafanov -- a Benois de la Danse prizewinner in 2006 -- distinguished himself with seemingly effortless jumps and turns, as well as with impeccable partnering. And who can remember when a corps de ballet last danced on a Moscow stage with as much precision as that shown by the Mariinsky troupe last Friday? Gelber's "'The Overcoat' After Gogol" shared a triple bill -- titled "New Names" -- with a dance version of Jean-Baptiste Moliere's play "Le Bourgeois Gentilhomme" by Moscow-based choreographer Nikita Dmitriyevsky, set to Richard Strauss' lovely score of incidental music to the play itself, and a brief pas de deux, titled "Du Cote de chez Swan," by Mariinsky staff member Alexei Miroshnichenko, which referenced both Marcel Proust's similarly named novel and the famous "Dying Swan" ballet episode. The latter was danced to music by Leonid Desyatnikov, composer of the controversial opera "The Children of Rosenthal." Gelber is a protege of the great Germany-based U.S. choreographer William Forsythe and assisted in mounting the stunning trio of Forsythe ballets that premiered at the Mariinsky in 2004. While Gelber's choreography may lack the audacity of his mentor's, it nevertheless combines beautifully with the set, costumes, lighting and film music of Dmitry Shostakovich to make vivid both the plight of the lowly government clerk Akaky Akakiyevich, whose much-needed new overcoat leads him to catastrophe, and Gogol's atmosphere of a St. Petersburg gone mad. Andrei Ivanov, in competition with his colleague Sarafanov for a Golden Mask award, produced a nicely convincing Akaky as he danced with tremendous energy, and practically non-stop, through the ballet's 50- minute span. For ballet fans who missed last weekend's performances, the chance to catch either production in the Mariinsky's home surroundings ought to serve as excuse enough for a visit to the northern capital.
Карина: источник Радио Свобода 9.04.07 Марина Тимашева «Ундина» и «Шинель»: два балета Мариинки для «Золотой маски» Мариинский театр привез в Москву два балетных спектакля, номинированных на премию «Золотая Маска» — «Ундину» и «Шинель». Мы поговорим о них с балетным обозревателем газеты «Коммерсант» Татьяной Кузнецовой. «Ундина» — Начнем с «Ундины». Этот балет претендует на награду, как лучший спектакль, хореография Пьера Лакотта, женская и мужская роли — Евгения Образцова и Леонид Сарафанов. Балет поставлен на музыку Пуни. Я вижу, что на вашем лице сразу засияла улыбка. — Из-за Пуни серьезнейшая и успешная работа Большого театра, балет «Дочь фараона», грозила быть снятой с репертуара потому, что господин Рождественский, который в то время был руководителем Большого театра, сказал, что такой музыке не место на сцене Большого театра. — Вот мы посмотрели «Ундину» на музыку этого несчастного Чезаре Пуни. Каково ваше впечатление именно об этой музыке в применении к балету? — Музыка Чезаре Пуни, конечно, далека не просто от серьезной музыки, она далека от музыки балетных композиторов. Конечно, ее легкомысленный характер не отвечает патетике либретто. Тем не менее, XIX век имел очень мало Чайковских и даже Делибов. Он ставил на Пуни. И эти балеты превосходно шли много лет, потому что балет это зрелище, в котором музыка иногда играет второстепенную роль. — Теперь я просто несколько слов скажу о балете. «Ундина» — классическая романтическая история. Если пересказать ее вкратце, то молодой человек отправляется удить рыбу, вылавливает Ундину, влюбляется в нее и предает, таким образом, свою невесту. Между тем, русалка тоже влюбляется в молодого человека и просит у своего русалочьего начальства отпустить ее на волю. Несмотря на их предупреждение о том, что это грозит ей гибелью, она принимает человеческий облик и, действительно, погибает в момент, который обещал стать самым счастливым в ее жизни — в момент своего бракосочетания. История понятна. А представьте ее в балетном театре — она сразу напоминает и «Лебединое озеро», и «Жизель». — И, безусловно, «Сильфиду». Потому что русалка активно борется за свою любовь, она коварна, можно сказать, она всячески оттесняет эту невесту. То есть это — не кроткое создание. — Отчасти ее история напоминает сказку о Русалочке Андерсена, и сказку о Снегурочке Островского, потому что она погибает, полюбив. Я, надо сказать, очень удивлена, что не номинированы декорации, которые сделал сам Пьер Лакотт. Это довольно теперь распространенное явление, когда режиссер и художник — одно и то же лицо. Мне эти декорации показались изумительными, потому что представляют собой стилизацию старинного театра. Выполнено это все, конечно, в совершенно других тканях, фактурах, технологиях, но, тем не менее, мы видим на сцене как будто бы старинные рисованные кулисы, как будто старинный рисованный задник, плоские лодки, лишенные объема, которые проплывают на заднем фоне. Это, с моей точки зрения, очень красиво и очень соответствует самой идее этого балета, который, как мне представляется, и есть стилизация старинного балета. Радом со мной сидели зрители, которые, видимо, не купили программки, и, не будучи очень искушенными людьми, были уверены до конца спектакля, что это не более и не менее, как Петипа. Таня, что в этом балете, на ваш взгляд, есть от Петипа, и что в этом балете всякому человеку, который знает предмет, сразу же указывает на современного хореографа? — Весь XIX век у нас просто Петипа. Спросите простого человека, кто поставил «Лебединое озеро» — тоже Петипа. Петипа это такое собирательное имя XIX века. Что касается самого Петипа, то его поэтика совершенно другая. Этот человек уже пережил балетный романтический век, и в балете его время называется классицизмом, что не соответствует классификации изобразительного искусства, но, тем не менее, это уравновешенность, геометрическая гармония, это имперский стиль ритуала, церемониала с постепенным выходом всей балетной иерархии, до появления Балерины в финале. Это все напоминает придворные церемониалы, и даже перекликается с настоящим классицизмом Людовика XIV. Современник Петипа Иванов пытался немножко драматизировать эту структуру, а наш москвич, выходец из Петербурга Горский ломал линейность, пытался сделать свободные мизансцены, живые мизансцены, похожие на реальную жизнь. И Лакотт здесь, в общем, не пытается подражать кому-нибудь из них. Мне кажется, что он даже не очень пытается воспроизвести Перро — настоящего творца этого балета. Хотя, безусловно, в подводной картине, где Ундина просит свою повелительницу отпустить ее на землю, просто скопирована структура второго акта «Жизели». Повелительница — Мирта, две Наяды — две виллисы, и кордебалет. Но скопировано в таком несколько формальном варианте, потому что кордебалету не придается такого значения как в «Жизели». Лакотт — превосходный знаток старинного французского танца. Он учился во времена второй мировой войны, и застал еще педагогов, которые что-то помнили из XIX века. И этот французский танец, который в XX веке в значительной мере утрачен, вот эта его дотошность, такая детализация, столько мелких движений, столько поворотиков, столько нюансиков, все это в современном балете утрачено. Поэтому, когда хореограф воспроизводит ту школу танца, которая уже не в ходу в мире, это производит впечатление настоящего старинного балета. И это выполнить чрезвычайно сложно просто потому, что современные артисты балета нацелены на другой тип движений. Заставить работать эти мелкие штучки, получить удовольствие от чистоты позиций, от выполнения этих коварных и неприятных поворотиков и всяческих мелочей, это великая заслуга исполнителей труппы Мариинского театра. В этом смысле мне кажется, Женя Образцова, молодая балерина, которая номинирована на главную роль — вне всякой конкуренции. Конечно, можно укорять ее за недостаточную глубину этого образа. Но у Лакотта не получилось того романтического балета, который мы знаем из истории. Эта «Ундина» была равной «Жизели» по романтизму. Например, танец Ундины с тенью, когда ее тело начинает отбрасывать тень, и она понимает, что стала смертной окончательно и бесповоротно, это была вершина балетного драматизма. У Лакотта этот танец не получился. Он выполнен в том же милом куртуазном жанре, что и все остальное. Поэтому контрастов роли хореография не дает. — Я хочу сказать, что, все-таки, был один момент, когда это произошло. Когда, умирая, она, до этого абсолютно невесомая, легкая, воздушная, как будто бы действительно существо абсолютно нереальное, вдруг «повисает» на партнере тяжелым и реальным телом. И в этот момент мне было очень страшно. Этот секундный переход от потустороннего, легкого и бессмертного в смерть очень сильно драматически на меня подействовал. В этом балете есть еще одна партия. Леонид Сарафанов номинирован на премию. Я скажу нашим слушателям, что он выглядит просто прелестно, с абсолютно детским лицом, хотя он уже довольно именитый танцовщик, и начало этого спектакля, когда он должен играть такого молоденького мальчика, просто «садится» на его внешние данные. А затем он должен рассказать в танце балет воспитания. То есть историю о том, как из влюбленного, беззаботного мальчика вылупляется любящий мужчина, готовый ради своей любви на жертву. И, честно говоря, вначале мне казалось, что Леонид Сарафанов с этой партией справиться не сможет. Я имею в виду не ее техническую, а ее драматическую часть. Тем не менее, к финалу балета он совершенно убедил меня в том, что он не только превосходный танцор, но еще и очень хороший артист. — Я, конечно, в этом балете, прежде всего, вижу в нем танцовщика. Как он танцует! Я просто не представляю, что кто-то может сравниться с ним. Это бесконечные трудности, которые не выглядят трудностями. Эти ноги порхают в таком темпе, что в голове не укладывается, в котором говорить нельзя, не то, что танцевать, усложненные заноски с поворотами, впереди, сзади, эти пируэты и туры, когда после выпрыга в воздух, двойного поворота, человек заканчивает на одной ноге, еще и медленно вынимая другую. Вот эти внутренние движенческие контрасты и крайне сложная координация, они просто приводят в восторг. Я могу еще сказать, что кроме этих двух главных исполнителей, весь кордебалет и все солисты Мариинки с этим балетом справляются очень хорошо. Я не знаю, есть ли в России другая труппа, которая с этим бы справилась. По дисциплине, по культуре танца, по той дотошности, с которой они выполняют требования хореографа, этой труппе нет равных. «Шинель» — Сейчас наша интонация немного изменится, потому что мы перейдем к другому балету, представленному труппой Мариинского театра в Москве, в рамках фестиваля «Золотая маска». Этот балет называется «Шинель», поставлен он на музыку Шостаковича хореографом, имя которого мне ничего не говорит — Ноа Д. Гелбер. Он номинирован на «Золотую маску» как хореограф, а также номинирован исполнитель роли Акакия Акакиевича, Андрей Иванов. — Я могу сказать, что не мудрено, что это имя ничего не говорит. Это дебют хореографа. Ассистент Уильяма Форсайта, он работал с Мариинским театром, перенося балеты своего шефа на петербургскую сцену. Мариинский театр предложил ему поставить «Шинель», которую хореограф до того не читал. Хореограф прочитал и сказал: «А что — поставлю». Музыка скомпонована из фильмов Шостаковича. — В этом случае мы имеем дело с музыкой великого композитора и она совершенно, на мой взгляд, задавила все то, что происходило на сцене. — Очень многие ратуют за то, чтобы балеты ставились на великую музыку. Но ведь это означает, что равновеликим должен быть хореограф. — Итак, это действительно балет, поставленный по повести Гоголя «Шинель», в нем на сцену выведен маленький чиновник Акакий Акакиевич, и одна сцена, надо сказать, в этом спектакле произвела на меня впечатление. — А именно — самая первая. Это именно то, что позволяет балету сделаться самостоятельным видом искусства. Акакий Акакиевич пишет два письма. Одно — военный циркуляр, а другое — гражданское. И эти письма воплощаются в конкретных персонажей, там две мужские вариации, чрезвычайно выразительные, отвечающие и казенности этих бумаг, и их содержимому, и атмосфере того времени. А Акакий Акакиевич, который варьирует немного движение этих писем, как бы перевоплощаясь то в военного человека, то в светского, вот эти мужские дуэты чрезвычайно выразительные и емкие. И кажется, что дальше Гоголь будет развиваться по таким балетным законам. Но дальше начинается пересказ сюжета. Акакий Акакиевич видит дыру на своем пальто, на своей шинели, он просовывает туда руку, он просовывает туда голову, он идет к портному, портной сидит и шьет иголкой. Портной пьян, и это тоже видно. И вот бескрылое такое повествование очень скоро просаживает спектакль, который начался так энергично. — Но там есть один человек, который номинирован на «Маску», его зовут Андрей Иванов. — Акакию Акакиевичу все-таки хореограф дал больше, чем остальным. Просто его фрагменты тонут в тех сценах, в которых он вынужден участвовать почти как статист. Те моменты, когда ему позволено танцевать, Андрей Иванов выглядит совершенно замечательным артистом при том, что это танцовщик маленького роста и в традиционном балетном репертуаре ему бы наверняка не вылезти за партии шутов или каких-то божков в «Баядерке». Никакие актерские данные в этих ролях не могут проявиться. Андрей Иванов здесь дорывается до настоящей драматической роли. Когда он делает чрезвычайно сложные и виртуозные вещи, ты ни на секунду не забываешь, что это Акакий Акакиевич, что это не тур и большой пируэт сам по себе. Как-то не приходит в голову отдельно хлопать этому большому пируэту, который выполнен замечательно, потому что здесь захватывает Андрей Иванов и как актер, и как танцовщик, который аккумулирует все лучшее, что есть в этом балете. — В любом случае, мы должны тогда признать, что работа хореографа Гелбера стала своего рода шинелью для танцора, которому иначе бы не удалось выбиться в премьеры Мариинского театра. — Я думаю, что он и не выбился. Это просто такой шанс показать себя. Возможно, кто-нибудь из хореографов его увидит и потом что-нибудь сделает специально для него. Потому что при том репертуаре, который существует в театре, все равно бедные маленькие артисты вынуждены прозябать на втором плане. — Слышите, как у нас все сходится? Бедный маленький человек, бедный маленький артист. — Я имею виду маленького роста. — Но ему дана шинель, и уже за это спасибо Гелберу. — И, в общем, в этом поединке Сарафанова и Иванова я болею за Иванова, потому что Сарафанову еще достанется, а для Иванова это — жар-птица в руке.
Карина: источник ГАЗЕТА КОММЕРСАНТЪ № 63/П (№ 3639) от 16.04.2007, ПН Московский Моцарт и петербургский Бриттен // Жюри предпочло сильных Оперные итоги "Маски" в этот раз подкупают своей последовательностью – банк сорвали два действительно сильных, причем сильных неожиданно, спектакля. Комментирует СЕРГЕЙ Ъ-ХОДНЕВ. Максимум лавров достался постановке "Cosi fan tutte" Моцарта в Театре имени Станиславского и Немировича-Данченко, и так казавшейся среди московских спектаклей безусловным фаворитом: работа получила "Золотые маски" в номинациях "Лучший дирижер в опере" (Вольф Горелик), "Лучший художник в опере" (Владимир Арефьев) и "Лучший режиссер в опере" (Александр Титель). Однако самая заветная из премий – "Лучший спектакль в опере" – все-таки была присуждена Мариинскому театру за "Поворот винта" Бриттена в постановке Дэвида Маквикара. Большой театр, выступавший в премиальной гонке наравне с Мариинским (два спектакля-номинанта, "Волшебная флейта" и "Война и мир"), жюри обошло, точнее говоря, почти обошло, потому что в номинации "Лучшая мужская роль в опере" "Маску" присудили австрийцу Флориану Бешу за действительно превосходно исполненную партию Папагено в "Волшебной флейте". Но это, во-первых, выглядело скорее утешительным призом, а во-вторых, рисовало картину отечественных мужских голосов не самыми радужными красками. Последнее едва ли открытие, однако тогда все-таки не очень понятно, отчего при такой строгости жюри выбрало в номинации "Лучшая женская роль" не, скажем, Ирину Васильеву (Гувернантка в "Повороте винта") или Екатерину Щербаченко (Наташа в "Войне и мире"), а Татьяну Печникову, певшую Норму в одноименном спектакле "Новой оперы": ее лидерство на фоне остальных номинанток совсем уж однозначным не выглядело, и тут можно разве что апеллировать к впечатлению жюри от конкретного спектакля. Сама "Норма", даром что была громким событием (в конце концов, это постановка актуальных европейских знаменитостей, Йосси Вилера и Серджио Морабито, арендованная у Штутгартской оперы), больше ничего не получила. Совсем проигнорированными остались все четыре провинциальных спектакля, выдвинутых в этот раз на соискание "Маски", несмотря на то что жюри при случае бывает радо поддержать хоть какое-то приемлемое качество оперной режиссуры в регионах. Если только не считать спецприза жюри, отданного тенору Максиму Аксенову (спевшему Германа в челябинской "Пиковой даме") со странной формулировкой "За удачный дебют в партии",– видимо, опять утешительный приз. В отличие от ситуации с операми, которых в списке номинантов было много, в номинациях по мюзиклу и оперетте было пустовато, что обеспечивало состязанию и соответствующий уровень драматизма. Из трех спектаклей-конкурсантов один – "Москва, Черемушки" Шостаковича в постановке все того же Театра имени Станиславского и Немировича-Данченко – не получил вовсе ничего (театр все равно внакладе не остался), ну а из оставшихся больше всего повезло мюзиклу "Figaro", интересной работе режиссера Дмитрия Белова в екатеринбургском Театре музыкальной комедии: спектакль снискал "Маски" в номинациях "Лучшая женская роль в мюзикле" (Елена Костюкова, певшая Керубино) и "Лучший спектакль в оперетте/мюзикле". Создателем лучшей мужской роли был признан Александр Бабенко (Маугли в одноименном мюзикле театра "Московская оперетта"). Впрочем, премия в номинации "Лучший режиссер в оперетте/мюзикле" так никому и не досталась.
Карина: источник ГАЗЕТА КОММЕРСАНТЪ № 63/П (№ 3639) от 16.04.2007, ПН Тяжелая нога "Золушки" // Лучший спектакль заставляет усомниться в компетентности жюри 22-летняя солистка Мариинского театра Евгения Образцова получила «Маску» за роль Ундины в одноименном балете Фото: Юрий Мартьянов / Коммерсантъ Результаты балетного конкурса можно было бы считать мирными и даже предсказуемыми, если бы не конфуз в главной номинации. До сих пор столь диковинными были лишь награды в современном танце, что можно списать на российскую неискушенность в этом виде искусства. Но признание новосибирской "Золушки" в постановке Кирилла Симонова лучшим спектаклем в балете беспрецедентно, считает ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА. Главное достоинство этой "Золушки" – оркестр, ведомый Теодором Курентзисом, но за эту свою работу неноминированный дирижер получил "Маску" в виде спецприза жюри. Зеркальные конструкции сценографа Эмиля Капелюша тоже выглядят вполне прогрессивно, однако настолько усредненно-универсальны, что их можно использовать в любом другом спектакле. Нельзя отрицать, что и в самом балете есть эффектные решения с претензией на современность. Господин Симонов придумал нетрадиционную Золушку: сексуально неудовлетворенную, агрессивную провинциалку, готовую любой ценой отстаивать свое право на сладкую жизнь. Забавен и принц, сын карикатурного "нового русского",– пухлый попрыгун с ирокезом; занятна и Фея-крестная – рослая, смахивающая на трансвестита тетка, работающая горничной в доме Золушкиной мачехи. Но все эти "приколы" остаются на уровне тинейджеровских шуток – режиссеру-хореографу не хватает ни смелости, ни таланта выстроить из них альтернативную версию сказки. В постановке Кирилла Симонова отсутствуют основные признаки сколько-нибудь состоятельного балетного спектакля. Балет-лауреат отличает редкая скудость хореографии, "современность" которой выражается лишь в неумеренном вилянии разными частями тела. Режет глаза режиссерская безграмотность, не позволяющая развести мизансцены даже в пределах одной картины. Не сходятся концы с концами и в концепции, и в драматургии спектакля. Окончательно хоронит инфантильного автора грандиозная музыка Прокофьева: ни сюита "Времена года", ни судьбоносные "Часы", ни любовные дуэты, ни инфернальный вальс не нашли адекватного решения. Признание новосибирской "Золушки" лучшим балетным спектаклем не спишешь на проколы вкуса, требования конъюнктуры или конфликт новаторов и консерваторов. Это решение, дискредитирующее ценность самой награды,– свидетельство некомпетентности судейской бригады. В составе музыкального жюри 15 человек, балетные специалисты в явном меньшинстве, так что народная артистка СССР Екатерина Максимова, экс-худрук Мариинки Олег Виноградов и другие профессионалы стали жертвами "смежников". Балетные члены жюри, допрошенные с пристрастием корреспондентом Ъ после церемонии, сами не могли понять, каким образом "Золушке" досталась главная "Маска",– все они голосовали против. Этот скандальный вердикт – явный просчет организаторов "Маски", не сумевших соблюсти оперно-балетный паритет в составе судей. Возможно, следовало бы откорректировать процедуру голосования, предоставив профессионалам в данном виде искусства (балете, опере, мюзикле) два голоса вместо одного. Шокировав основным решением, в остальных номинациях музыкальное жюри проявило мудрую осмотрительность. Лучшим хореографом признан худрук Большого Алексей Ратманский за бессюжетную "Игру в карты" Игоря Стравинского – самый цивилизованный опус отечественного балетного театра. Традиционно бедный современный танец в истекшем сезоне был представлен особенно скудно – и заслуженно остался без награды. Из двух балерин, номинированных на лучшую женскую роль, нетрудно было выбрать петербурженку Евгению Образцову – прелестная Ундина в одноименном балете Мариинского театра пленила даже тех, кто ничего не понимает в балетной технике. А вот ее конкурентка, москвичка Мария Александрова, перемудрила со своей Кармен, представив неуправляемую цыганку гибридом Китри и Долорес Ибаррури. Из двух лучших мужских ролей предпочли актерскую: виртуоза Мариинского театра Леонида Сарафанова, блистательно станцевавшего партию Маттео в той же "Ундине", победил его сослуживец Андрей Иванов, спасший своим трогательным Акакием Акакиевичем балет "Шинель". Танец победил и в номинации "Новация": театр "Дерево" Антона Адасинского получил "Маску" за спектакль "Кетцаль". Никаких "новаций" в нем не было: в таком духе хореограф Адасинский экспериментирует без малого 20 лет, и все его находки легко укладываются в русло европейских традиций пластического театра. Тут промахнулись эксперты: действительно удачный и живописный "Кетцаль" легко мог бы получить "Маску" в номинации "Современный танец", не перебивая награду у конкурентов, действительно работающих на стыке пограничных жанров
Светлана: источник Претендент с секретом Самое незаурядное балетное событие "Золотой маски" Анна Галайда Благодаря "Золотой маске" в Москве вновь показали российско-американский проект "Диана Вишнева. Красота в движении". За год существования он не выдохся, не рассыпался - наоборот, обрел ту жизненную энергию, которая отличает художественное событие от коммерческой поделки. В конкурсе "Золотой маски" "Диана Вишнева. Красота в движении" фигурирует в двух номинациях - среди претендентов на звания лучшего спектакля и лучшей женской работы в балете и современном танце. Немного, если сравнивать с крупногабаритным классическим грузом, которым заполнен балетный конкурс этого года. Обвинять в этом некого: спектакль, в создании которого приняли участие три мастера современной хореографии, оказался с секретом. Одного просмотра достаточно, чтобы восхититься изяществом идеи, виртуозностью постановщиков и отчаянной, просто пугающей смелостью балерины - она, кажется, не позволяет себе к концу спектакля сохранить ни грамма ни физических, ни душевных сил. Но для того, чтобы увидеть, что в этом проекте спрятан подлинный шедевр, поверхностного взгляда мало. Тем более что он упакован вместе с двумя просто блестящими постановками. Одна из них - балет F.L.O.W., "Из любви к женщине", как расшифровали его для московского зрителя. Мозес Пендлтон, руководитель наделавшей у нас шума компании Momix, специализируется на создании хореографии, балансирующей на грани цирка. У него танцовщики гнутся, как лотосы, на длинных лонжах свисают с колосников лианами, сворачиваются зародышами в гимнастических обручах. Диану Вишневу он представил в трех ипостасях, поэтому его поставленный в центр трехчастной композиции спектакль сам состоит из трех не похожих друг на друга частей: в первой и Вишневой-то не узнать - в кромешной темноте она с двумя другими танцовщицами орудует лишь светящимися конечностями, складывая из них то лебедят, то чаек; во второй хореограф играет с отражением балерины в зеркалах; в третьей же превращает ее в подобие дервиша, чьи мерные вращения в платье невероятной конструкции должны быть безупречно музыкальны. Дуайт Роден, руководитель другой популярной в России танцевальной компании, афроамериканского Complexions, представил балет "Повороты любви", где партнером Вишневой стал Дэзмонд Ричардсон - знаменитый балетный Отелло. Их дуэт, наполненный упоительной нежностью и страстной агрессией, стал событием сам по себе. Хотя стоит отвлечься от этой дуэли, чтобы увидеть прекрасно выстроенную сложную композицию всего спектакля, в котором фоном центральной пары работают блестящие солисты Мариинского театра: Ирина Голуб, Яна Селина, Михаил Лобухин и Александр Сергеев. Их соединения, расставания, обмен партнерами и возвращение к исходному варианту образуют сюжет "Поворотов любви". Однако спектакли Пендлтона и Родена сами оказываются фоном, вздохом облегчения после столкновения с "Лунным Пьеро" Алексея Ратманского. Стоит восхититься смелостью продюсера проекта Сергея Даниляна, который не побоялся вставить в программу этот душераздирающий спектакль, в котором за прекрасными прыжками и поддержками лопаются, как детские мыльные пузыри, иллюзии и крушится жизнь. Новое художественное оформление "Лунного Пьеро", сделанное Татьяной Черновой, в целом пошло спектаклю на пользу. Маленькое черное платье балерины теперь подчеркнуто выделяет ее из круга трех мужчин, делая более выразительным каждое движение. Хотя жалко того образа маленькой клоунессы, жертвенность, мягкость, капризность и бесконечное очарование которой было не скрыть андрогинному балахону. Безусловно, сложно представить другую отечественную балерину, которая решилась бы выйти на сцену в этом спектакле, - у нас даже экспериментировать предпочитают так, чтобы получить заведомо предсказуемый результат. И все же если в балетах Пендлтона и Родена балерина затмевала исполняемую хореографию, то самым захватывающим в "Лунном Пьеро" оказалось следить за Ратманским. Сохраняя свое фирменное изящество и кажущуюся легкость, его танцевальный язык поражает возможностью соткать из традиционных, порой даже банальных движений сложнейшие комбинации, структура которых выглядит абсолютным эквивалентом музыке. Причем не объезженной десятками предшественников, а той, которой так боится отечественная балетная сцена. Спектакль Ратманского выводит проект Дианы Вишневой из категории проходного, пусть и блестящего шоу, заставляя жалеть, что хореографию подобного калибра можно увидеть лишь раз в год. Да и то вне категории "Лучшая работа балетмейстера".
Светлана: http://www.vremya.ru/2009/227/10/243351.html В прошлом сезоне московские театры выпустили почти столько же удачных премьер, сколько театры всех других городов страны, вместе взятые, -- эксперты национальной театральной премии отобрали на грядущий фестиваль 24 столичных спектакля и 27 спектаклей провинциальных. Наибольшая конкуренция в опере: за «Золотую маску» будут сражаться одиннадцать спектаклей из семи театров, но это лишь потому, что драматические постановки традиционно разделены на «малую форму» и «большую» (в общей сумме их четырнадцать). Экспертный совет, занимавшийся драмой (его возглавляла Ирина Холмогорова), не позабыл ни одного из лидеров минувшего сезона -- в списке есть и «Рассказы Шукшина» в Театре наций, сочиненные Алвисом Херманисом, и «Старший сын» Константина Богомолова в «Табакерке», и «Троил и Крессида» Римаса Туминаса в Вахтанговском. Естественным образом все авторы спектаклей оказались и в частной номинации -- «Лучшая работа режиссера», ибо странно представить себе, что спектакль считается «одним из лучших», а постановщик его не считается. Но такой ход мысли показался единственно возможным лишь для «драматических» экспертов - эксперты же музыкальные (возглавляемые Екатериной Бирюковой) решили, видимо, что спектакль может зародиться сам собой, без участия постановщика. Например, балет -- без участия хореографа (спектакли Начо Дуато и Юрия Посохова в списке есть, авторов нет), современный танец также как-то обходится без автора (лишь Ольга Пона и Екатерина Кислова внесены в частные номинации, Алла Сигалова, Денис Бородицкий и Лариса Александрова -- нет). Отсутствие Валерия Гергиева понятно -- он давно снял свою кандидатуру, но вот, например, в списке есть «Лючия де Ламмермур» Музыкального театра, а дирижера у нее нет. Есть в «Новой опере» «Джанни Скикки», которую, видимо, пели, потому что среди исполнителей мужских ролей есть участвовавший в спектакле артист, но не играли -- потому что дирижера опять нет. Вообще-то такие неполные номинации говорят о том, что эксперты не уверены в своем выборе -- достаточно ли хорош спектакль для того, чтобы быть названным одним из лучших в стране. То есть они меж собой недоговорили, недоспорили и теперь недоделанную работу вручают зрителям. Отобранные спектакли можно будет увидеть в Москве в первые две недели апреля, а некоторые и раньше, но о том, кого она привезет раньше, «Маска» сообщит лишь в середине января. Пока что началась продажа билетов на традиционную специальную программу «Премьеры Мариинского театра в Москве» -- меломанов ждут «Свадьба Фигаро» и «Женщина без тени». В 2009 году, что был для «Золотой маски» юбилейным, пятнадцатым, фестиваль радовал нас гастролями первоклассных зарубежных трупп -- в программе следующего феста тоже будет такой подарок, но один-единственный: нам привезут «Дидону и Энея», балет американского авантюрного классика Марка Морриса. Несмотря на сложные для всех условия существования, «Маска» (при поддержке Сбербанка и «Евроцемент групп», как специально отметила на пресс-конференции гендиректор Мария Ревякина) продолжает осуществлять все свои проекты, в том числе «Маска плюс» -- в столицу вновь приедут те российские спектакли, что по каким-то причинам не попали в конкурс, но явно могут заинтересовать зрителей. И абсолютной новинкой станет специальный проект «Маски», связанный с современной пьесой, -- запланированы спектакли и читки новых сочинений.
полная версия страницы